Синдри наивно надеялся, что пришло время революции. Оно придет, на это могут потребоваться годы, но гражданское общество в конце концов распадется под бременем противоречий, разъедающих капитализм. И когда это произойдет, Исак будет готов к революции. Он будет в ближайшие годы создавать элитные кадры революционеров, подлинный авангард пролетариата, способный повести таких людей, как Бьёрн, к лучшей жизни.
Это время придет. Он молод. Он может потерпеть.
Все будет хорошо, пока они хранят молчание. Он думал, что в этом положиться на Бьёрна и Синдри можно. Но на Харпу нет. У этой бабы развяжется язык.
Он должен быть архиосторожным. Убийство Харпы, разумеется, приведет к отдельному расследованию, и он будет главным подозреваемым. В «хонде» ни в коем случае нельзя оставлять никаких улик. Тело нужно будет непременно выбросить за километры от Грюндарфьордюра или других мест, где его видели.
Создать себе безупречное алиби ему не удастся, но он провел предыдущую ночь в небольшой гостинице для туристов совсем рядом с Рейкьявиком, у ведущей на юг дороги, и не преминул назвать владельцу свое имя. Утром он встал чуть свет и поехал на север. Когда Харпы не станет, он проедет через всю Исландию, потратив на это, если понадобится, всю ночь. Когда его увидят в Торсмёрке, лагере значительно восточнее Рейкьявика, наутро после смерти Харпы, полицейские должны будут поверить, что он провел там всю ночь.
Исак полагался на свой разум. Он сумеет найти выход.
Глава тридцать четвертая
Вигдис посмотрела на девятнадцатилетнего парня, сидящего напротив нее: вокруг глаз красные круги, вид жалкий.
После проведенной в камере ночи Фрикки продолжал молчать, что в общем-то удивляло Вигдис. Она всеми силами пыталась что-то выпытать у него, дать ему возможность облегчить душу признаниями. Упоминала Габриэля Орна, Синдри, Бьёрна и Харпу. Результат тот же.
Не забыла и Ингольфура Арнарсона. Никакой реакции.
Потом стал пытаться Арни. Его наигранность, в том числе повышение голоса на Фрикки и стук кулаком по столу, была откровенно бестолковой. Вигдис слегка улыбнулась Фрикки, и ей показалось, что он ответил тем же, но потом улыбка пропала. Она очень надеялась, что им не придется снова прокручивать видеозаписи. Арни наверняка слишком уж насмотрелся их. Раздался стук в дверь, и вошел один из дежуривших на входе полицейских.
— Вигдис? Там кое-кто хочет видеть вас.
Вигдис оставила Арни продолжать допрос и пошла за полицейским в соседнюю комнату. Там сидела темноволосая женщина лет двадцати.
— Я Магда, подружка Фрикки, — сказала она по-английски.
Вигдис вспомнила, что Арни упоминал о подружке, когда они забирали Фрикки в доме его матери.
— По-исландски вы говорите? — спросила она.
— Немного. Можно мне поговорить с ним?
— Боюсь, что нет. Мы допрашиваем его в связи с очень серьезным инцидентом.
— Прошу вас. Всего пять минут.
Вигдис покачала головой:
— К сожалению. Но пожалуй, вы можете помочь. Знаете что-нибудь о смерти Габриэля Орна в январе этого года?
Магда покачала головой.
— Я тогда была в Польше.
— Фрикки не говорил вам о ней?
Магда смутилась. В маленькой комнате для допросов стояла тишина. Вигдис ждала. Ей представлялось, что пока Магда старалась принять решение, она видит, как у нее в голове вращаются колесики.
— Да, — наконец проговорила Магда. — Говорил. Но будет лучше, если Фрикки сам скажет вам об этом.
— Согласна. Но он отмалчивается.
— Тогда дайте мне поговорить с ним. Наедине.
Вигдис задумалась. Как правило, свидетелей лучше всего держать в одиночестве, отмечать противоречия в показаниях, не давать им сговориться. Но это дело было иным. Она кивнула.
Через десять минут Магда постучала в дверь комнаты для допросов. Вигдис открыла.
— Фрикки хочет говорить, — объявила Магда.
Вигдис сидела за столиком в глубине кафе на Хверсфисгате, находящегося всего в нескольких метрах от полицейского участка. В такие минуты Магнусу было трудно воспринимать ее как исландку, а не как американку. Привлекательная черная женщина в джинсах и свитере, она вполне могла сойти за детектива из Бостонского управления полиции.
После встречи с Ингилейф Магнус бесцельно бродил по улицам. Идти было некуда: ему очень не хотелось появляться в полицейском колледже, и было ясно, что Бальдур не примет его в участке. Его мысли метались между Ингилейф и делом Оскара Гуннарссона. То и другое угнетало его. Никаких блестящих идей в связи с обеими проблемами не возникало.