– Да уж, интересно, – задумался я, пытаясь припомнить, что я вычитал про восточнославянских язычников, – Получается, что церковь была возведена на месте жертвенной ямы, так?
– Возможно, – предположила Ася, – Археологи, кстати, не успели раскопать все как следует – война помешала. А после войны не до чего уже было. Потом, правда, местные мужики там что-то искать пытались, думали, наверное, что клад найдут. А Анисим то место охранял, как свою собственность, гонял всех, ругался. Говорил, что копать там равносильно тому, что осквернять могилы. Почему-то он был уверен, что там много останков человеческих.
– Круто, – произнес я, – Это получается, что практически в центре деревни находится могильник, так?
– Ну, это только со слов, – пожала плечами Ася, – На уровне слухов. Но если это действительно так, то да, это круто, конечно. По-другому и не скажешь.
– Еще что-нибудь есть интересное?
– Сходила к Ивановне, – продолжила Ася, – К третьей старушке. Она здесь самая старая – ей аж девяносто один год, представляешь? Выглядит бодренько, даже и не дашь ей столько. Но узнать от Ивановны удалось совсем мало – у нее давление поднялось ни с того, ни с сего, я ей даже мерила его.
– И сколько намерила? – поинтересовался я.
– Сто пятьдесят на сто.
– Ну… Это не так уж и много в таком возрасте, – заявил я, – У моей бабушки, помню, если ниже двухсот, то это так, фигня, немного нездоровится, значит… Так а хоть что-нибудь она успела тебе рассказать?
– А ничего важного. Вначале допытывалась, кто я по национальности, потом, когда я сказала, что казашка по маме, она воодушевилась и рассказала, что ее родная тетка, еще до революции, вышла замуж за казака и уехала в Краснодар; в общем, у нее там сейчас родня.
– Я в детстве тоже казаков и казахов путал. А еще Италию с Испанией. Может, если до девяноста лет доживу, опять начну путать… Что еще узнала?
– Так. Когда речь зашла об Анисиме, Ивановна начала приговаривать: «Ой, які быў добры мужык, які добры!115» и «Сколькі ж горачка яму, сколькі ж горачка!116». Ну а потом ей почти сразу стало плохо, она попросила, чтоб я ей помогла до кровати дойти, объяснила, где у нее «прыбор, каб даўленне памерыць117», мы померили; я с ней еще немного посидела, убедилась, что ничего с ней страшного, ну и ушла. Вот так. Завтра, может, к ней вдвоем сходим.
«Интересно, – задумался я, – Какое все-таки разное отношение у трех бабок к этому Анисиму: у Трофимовны, вроде как, нейтральное, у Алексеевны – страх и ненависть к нему, у Ивановны – жалость; ну, может быть, и страх тоже присутствует, раз уж давление у нее поднялось при его упоминании…»
– О чем задумался? – спросила у меня Ася.
– Попробуй угадать, – решил я ее проверить.
– Откуда мне знать… – буркнула она, – Не знаю, как ты, а я вот обратила внимание, что все бабули к этому Анисиму по-разному относятся: Трофимовна почти никак, Алексеевна его очень сильно боится и не любит, Ивановна его жалеет. Ой, говорю так, как будто он еще живой!.. Мне кажется, что он хоть и был странным, но, видимо, до несчастья с женой и дочерью, ничего плохого не делал и воспринимался соседями нормально. Ведь Ивановна, самая старшая из соседок, дала ему характеристику положительную. Видимо, потому что знала его дольше и, соответственно, лучше, еще до случившихся трагедий.
– Ну да, – согласился я, – Только что нам от этого?
– Даже и не знаю. Но видишь, как все тут интересно?
«Да, интересно, – снова задумался я, – А самое интересное, что я, судя по всему, с ума понемногу схожу – шарики за ролики…»
– А к этому, как его зовут-то… – начал я, – Степан, вроде… ну тот, что с тюрьмы! К нему не ходила, случайно?
– Ой, не, – поморщилась Ася, – Без тебя я к нему точно не пойду.
«Я б к нему тоже один бы не пошел, – мелькнула мысль, – Мало того, что прибил кого-то, так еще и крыша, судя по рассказам, у него не слабо так протекла».
– А хоть видела его? – спросил я.
– Нет, ни разу. Но обязательно его нужно увидеть и поговорить. Как, вообще, ты себя чувствуешь?
– Ну так, – прислушался я к своему телу, – Ломота в ногах, голова чугунная. Но терпимо. Думаю, завтра будет все хорошо.
– Понятно, тогда сегодня ни к кому уже не пойдем – на завтра оставим…
***
К вечеру, протопив печь, я решил покопаться в немногочисленных вещах, оставшихся от хозяина дома. Нашел старые дырявые кирзовые сапоги в одном из деревянных ящиков, тридцать девятого размера, большой сверток наждачной бумаги, еще штук пять разделочных досок разного калибра, видимо, сам Анисим их делал при жизни. Думал на дрова их пустить, но не решился – как-никак, ручная работа, неуважение к мастеру их уничтожать. Больше ничего не обнаружил, кроме мышиного говна – все кто-то выгреб, ничего не оставили, даже тряпья.