Настя всё это время слушавшая их, как и сестра потеплела к старику. Живой он был. Добрым. Судил, конечно, бойко, но она и сама лентяев недолюбливала и это, пожалуй, было её собственным браком породы. Осуждение она считала невыносимой гордыней, посягательством на чужую жизнь. Но ленивые раздражали её на природном, естественном уровне – том, что она имела с рождения в бессознательном воспитании. Хуже тунеядцев для неё были только лгуны. Тех она считала мерзкими. А вот в остальном судейство чужой жизни вызывало у неё озноб.
Неожиданно скрипнула половица в коридоре. Трое напряглись и прислушались. Ходить друг к другу в гости категорически запрещалось в ночное время суток.
– Не дрефьте, – шепнул Виталий, и его голос раздался приглушённым, командирским, но дружеским, с нотками лавандового настроения. – Я же не юнец, забравшийся к молодухам в их палату.
Карина покраснела от столь открытого заявления. Настя же хихикнула, отчего получила насупившийся, с утиными губами взгляд сестры.
В коридоре явно кто-то был, и этот кто-то включил свет на медсёстринском посте. Когда же послышалось движение ножек стула о грубый линолеум, наши пациенты уже не сомневались – медсестра Татьяна вернулась со дня рождения.
– Как думаете, она насовсем пришла? – Виталий приложил ухо к белой двери с фрезеровкой, проковыляв до неё со всеми своими грузами, как можно тише.
– Вот уж, сейчас вы попадётесь. Не спать же вам тут в самом деле.
Холодное каринино «вы» привлекло Виталия, но он не придал этому никакого значения.
– Можно вылезти через окно, – съязвила Настя и растянула губы в улыбке чеширского кота.
Все трое улыбнулись.
Так они сидели в тишине всего несколько минут. Которые превратились в час. Все эти шестьдесят минут было дискомфортно. Настя елозила и крутилась по кровати, Карина, предложив, Виталию свою кровать и приняв строгий офицерский отказ, лежала повёрнутой к окну и слушала редкие проезжающие машины и временами слабо раздающуюся из них музыку. Свет они потушили, и Виталий, казалось, умудрился задремать. Хотя не имел за спиной даже спинки.
– Скоро начнётся смена медсестёр, и он под шумок уйдёт, – шепнула Настя лежачей близко к ней сестре, – они обычно принимают лекарства в кладовке.
Беспокоило ли это Карину? Нет. Она была старше Насти, и возможно, поэтому относилась к Виталию более уважительно. Она посмотрела на него сквозь тёмную призму освещённой луной ночи. Его силуэт был отчётливо виден, и тем более, удивительным казалось то, что он сидел так смирно, и лишь изредка поправлял затёкшие ноги и плечи. У Карины постоянно болело левое плечо, ещё в детстве донимающее её в минуты стояния на одном месте, покалывая и раздражая до тех пор, пока его не поправишь до правильного, как она его называла, хруста. Она попыталась понять, зачем Виталий пришёл к ним в палату, находясь в таком болезненном состоянии. По сравнению с ним девочки были в санатории, откуда можно было в любой момент выйти на свежий воздух, съездить домой, заняться домашними делами. Они были свободны. Они жили здесь бесплатно, чтобы не тратить деньги на продукты – в деревянной пристройке неплохо трёхразово кормили. Даже было жаль, что осталось всего четыре дня, и они уедут отсюда совсем. Что чувствовал семидесяти трёхлетний мужчина с трубками в носу и капельницей? Её сердце сжалось от жалости к нему, и она настояла на том, чтобы он лёг в кровать снова, а она бы легла с сестрой. Виталий согласился, но с тем условием, что он всё равно не будет спать, а подслушает, когда медсестра снова покинет свой пост и незаметно уйдёт. Он извинился за доставленные неудобства и проковылял на место Карины. Та легла с краю с Настей и тут же вспомнила, как несколько лет тому назад была в похожей ситуации. Её молодому человеку делали операцию на нос в связи с мешающей нормально дышать перегородкой и после неё незаметно для окружающих, она осталась вместе с ним в палате после вечернего обхода и строгой рекомендации медсестры покинуть больницу. Также, как и сейчас она ютилась вместе с ним на краешке односпальной, пружинной, шириной не больше метра кровати. Топили в той больнице так сильно, что было трудным даже дышать, и та ночь прошла практически бессонной. Сейчас в отличие от того зимнего дня, на дворе стоял хоть и тёплый сентябрь, но палата принадлежала только им вдвоём с сестрой, да и окошко можно было открыть. С тем парнем она рассталась, но сейчас подумала о нём, и по каналам памяти пробежались добрые, но неправильные воспоминания. Неправильными она их называла от того, что в те дни, она считала, ей бы следовало учиться, а не проводить дни напролёт в компании с ребятами. Правда, то были добрые моменты, навевающие тепло и дружеские мотивы. Она не заметила, как поддавшись пока ещё близким воспоминаниям, очутилась в мире снов. Те выбросили её из серой и надоевшей рутины, привычного ей ареола, открыли её сознание на другой лад. Там она была другой и ничего случавшегося с ней в жизни не видела и не чувствовала, в ней спящей текла другая река памяти, росли другие деревья с цветками других эмоций.