Остается лишь предполагать, что крайние времена, предсказанные Андреем Платоновым, пока не наступили – и в этом наша надежда. Ведь несмотря на тотальный запрет даже упоминать имя Ипатьева, о нем сохранились легенды. Я еще застал в Ленинграде стариков, которые рассказывали о сказочном мирном генерале, ездившем будто бы на лекции в университет, а потом во вверенные ему лаборатории на Ватный остров верхом на белом коне. Когда я пересказал эти предания покойному Григорию Алексеевичу Разуваеву, он грустно усмехнулся и ответил, что в них верна лишь одна подробность – пристрастие к лошадям и к верховой езде, которое Ипатьев пронес через всю жизнь. Что же до транспорта, с помощью коего он одолевал ленинградские пространства, то это был не лимузин (пусть не усердствуют ревнители устоев, продолжающие клеймить "невозвращенцев") и, увы, не конь. Владимир Николаевич, как и все, перемещался на трамвае, выделяясь лишь тем, что порой нарушал правила езды и соскакивал в удобном для него месте на ходу.
Сейчас, в эпоху растерянности да подспудных мечтаний о герое, который спас бы всех нас, я иногда пытаюсь вообразить его облик. И как-то не представляется на это место никто, кроме доброго, привычного к изобретательному труду мастерового. Он не подкатит на бронированном спецавтомобиле и не прискачет на белом коне. Мессия, если он явится, подъедет на общедоступном трамвайчике, войдет, не спеша протрет с мороза очки и скажет негромко: "Будет вам, господа, митинговать, где мой фартук?"
СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ
Александр Лебеденко
БУДНИ БЕЗ ВЫХОДНЫХ
"Я жил под впечатлением каменного мешка, железных стуков, которые казались мне зловещими, жутких нацарапанных на столе и стенах надписей былых обитателей камеры № 13, сумасшедших визгов и истерических криков, раздававшихся в верхних и нижних камерах, щелчков глазка, не затихавших ни днем, ни ночью, безмолвия обслуги и охраны…" Так вспоминал в 1962 году писатель Александр Гервасьевич Лебеденко (1892–1975) свои впечатления от первых пяти дней пребывания в одиночной камере тюрьмы Большого Дома (здание Ленинградского управления НКВД). Его арестовали 14 февраля 1935 года. Это была первая серия арестов, последовавших за гибелью Кирова. Впрочем, Лебеденко не инкриминировали участие в смертоубийственном заговоре, он понадобился для лжесвидетельства на Н. Тихонова – тогда активно готовился крупный политический процесс над писателями, во главе которых, по замыслу инсценировщиков дела, должен был оказаться Тихонов.
Лебеденко исчез в лагерях на 20 лет.
В 1962 году, в пору попыток создания гулаговской литературы, Лебеденко написал автобиографическую книгу новелл "Будни без выходных". Напечатать ее тогда не удалось. Публикуем избранные главы этой книги.
На путях к будущему
Этап – это когда человек, его тело, его чувство достоинства, его гордость, его здоровье и болезни, его простейшие жизненные отправления, еда, питье и все прочее превращается в поклажу, которую упаковывают и везут так, как забивают в ящик или бочку сухую воблу или бросают в трюм малоценный генеральный груз.
На старых солдатских вагонах, именуемых "теплушками", была надпись – "сорок человек или восемь лошадей". В воинском эшелоне – двери настежь. Уборными пользовались на станциях. Самый эшелон чаще всего шел как скорый.
Эшелон Андрея плелся по сибирским дорогам неделями и месяцами. В вагоне было сорок два человека. Двери были на замке, окна зарешечены, высовываясь и даже выглядывая, можно было получить пулю. Все отправления совершались в вагоне.
А самое главное это было то, что из сорока двух человек двадцать один были политическими и двадцать один – уголовными.
Скорпионы и фаланги?.. Нет. Скорпионы и пичужки…
Это был худой, необычайно юркий, всегда с прищуренными глазами человек. Звали его "Карзубый" потому, что рот его был полон золотых зубов.
Власть его над своими была непререкаема.
Его понимали с полуслова. Только изредка, для самых молодых, требовался подзатыльник. К общему удивлению, это был еврей.