Выбрать главу

Заместитель начальника по режиму Можайской ВТК Геннадий Владимирович Иванов рассказывал мне один случай. Однажды в колонию доставили парня, который в камере следственного изолятора, имея сильного покровителя в лице земляка-взрослого, измывался над остальными. Тюремная почта работает безотказно. "Палач" еще не ступил ногой на землю колонии, а о его прибытии уже знали. Не прошло и часа, как ему сломали челюсть. Повезли на операцию в МОНИКИ[4], откуда он при первой же возможности бежал. Не страшило наказание за побег, не пугал новый срок. Страшнее было другое — расплата. Знал, что пощады не будет.

…Их называют "опущенными", "обиженными". Это самая несчастная категория заключенных, последняя ступенька в лагерной иерархии. Презираемые всеми, отверженные, они существуют на положении изгоев. С ними не здороваются, им пробивают миски, не садятся за один стол. При дефиците сигарет никому не придет в голову докурить после "опущенного"…

Саша В. — "опущенный". В камере следственного изолятора над ним надругались. Невысокий, ладный, с блестящими глазами. Только что исполнилось шестнадцать. Осужден на три года за карманную кражу. Дома остались мама и пять сестер.

— В "хате" их было пятеро. Трое молодых — по 117-й, за изнасилование, и двое взрослых. Они закрыли "глазок". После третьего удара я потерял сознание. Потом случилось это… Что я мог сделать?

— Сколько ты там был?

— Три с половиной дня.

— Неужели нельзя было закричать, позвать на помощь, наконец, попросить перевести в другую камеру?

— Бесполезно. В тюрьме работает "внутренний телефон". Тут же все становится известно. В тот момент, когда отправляли на пересылку, по тюремным дворикам прокричали про меня.

— А как тебе живется здесь?

— Сейчас нормально. Ну, смотрят не так, не здороваются.

— Ты сам рассказал про свою беду?

— Нет. Председатель отряда сказал: "Мы все знаем". Из той "хаты" с очередным этапом передали.

Он смотрит на меня испытующе и говорит, словно опровергая невидимого оппонента: "Я знаю, что я — человек".

Почему такое отношение к слабым, не сумевшим постоять за себя, дать сдачи? Те, кому задавала я этот вопрос, говорили о презрении к гомосексуалистам, о стремлении очиститься, отринув от себя эту "грязь". И напрасны были мои попытки объяснить, что не все "опущенные" — гомосексуалисты, а если это и так, то разве это вина их, а не беда; что есть люди, по природе своей нестойкие, не бойцы. Слова упрямо натыкались на неписаный кодекс воровской чести.

"…Здравствуйте, дорогие мои! Сам я жив, здоров, чего и вам желаю. Вошел в нормальный ритм жизни на зоне. В первую половину дня работаю, во вторую — учусь в школе. Это даже очень хорошо, время летит незаметно. В воскресенье к нам приезжал ансамбль, затем показывали кино. В отряде стоит телевизор, так что новости дня мы всегда знаем. Воспитателя моего отделения зовут Вадим Иванович. Он со мной беседовал, по-моему, — отличный мужик. В отряде меня приняли вполне нормально. Мам, деньги мне на ларек не высылай, здесь мы на него будем сами зарабатывать. Я сейчас работаю сверлильщиком, делаем динамики большие, как на стадионах. Кормят здесь ничего, лучше, чем в тюрьме. Ребята в основном нормальные. Жаль, земляков нет. Мам, будешь писать материнское прошение, напиши обо всей нашей жизни. Возьми все обо мне: грамоты и т. д.".

"…Здравствуй, моя милая, единственная, любимая! Получил твою фотографию, жаль, ты ее в обложку не положила. С собой не могу носить, боюсь — помнется. В колонию к нам приезжал театр, потом фильм "Курьер" показывали. На воле, ты знаешь, меня в театр тросами не затянешь, а здесь думаешь — почаще бы приезжали. Все как-никак отвлекает от мысли, что я в неволе. Стараешься меньше вспоминать, думать, но не получается. Все ребята прошли через это, говорят: "Первые полгода тянет, а потом ничего, привыкаешь". Честно говоря, я сейчас удивляюсь тем, кто привык, кто говорит, что все равно, когда домой. Это они только говорят, а сами… Ты только пиши мне почаще, если бы ты знала, как тут ждут писем…"

"…Здравствуйте, мои дорогие! После свидания долго приходил в себя. Было какое-то странное ощущение. Но сейчас я уже в норме. Замечаний нет, работаю нормально. Ходим часто на спортзону. Играю в футбол. Смотрел в среду кино хорошее "Холодное лето 1953 года". Здоровье у меня в порядке, спасибо зарядке и местной кухне. Мама, я узнал, к кому в нашем отряде не приезжают. Так что приезжай ко мне в день рождения и привези вагон гостинцев. Рассчитай, чтобы угощения хватило на всех. Привези: торты, пряники, печенье, конфеты, вафли, пирожные, сок, фрукты. Пусть уж придется потратить много денег, но сделай ты мне праздник! Восемнадцать лет как-никак!"

вернуться

4

Московский областной научно-исследовательский клинический институт.