Тут Протасий прослезился, а Озарий взволновался. Сорок пудов жита проданы по цене четырехсот, это не шутки. За такие деньги люди; на север идут за костью моржовой, дикие племена данью обкладывают и несут слово Христово нехристям, рискуя жизнью. А тут взял благословение у епископа, нагрузил лодочки житом и снедью, и на – получи богатство и благодарность, жизнью не рискуя.
Вытерев слёзы, Протасий продолжил,
– Дело мы свое, богоугодное сделали, обеты кои брали, выполнили. Но самое главное случилось позже в июле, когда стояли мы куда ниже Ярославля. Гюргий, который в позапрошлом году чуть жизни не был лишён за разбой у Мстинских погостов, углядел на противоположном берегу обоз купцов булгарских. Мы с братом и всей ватагой решили обоз взять, что бы людей христианских, что в плену у неверных томились освободить. Дело было привычное, без крови обошлось. Правда, христиан в обозе булгарском не оказалось. Но так кто же знал, с другого берега не видно. Зато платья много взяли, кожи красной, пол золотого дирхема, и на том спасибо, как говориться. Вечеренку отмолились, и спать легли. А на утро вижу, всадник стоит и копьём в зад Герваськи тычит, будит, значит. Я за брата кого хочешь, прибью, ты знаешь Озарий, младшенький он, другого братца мне бог не дал. Вскочил я, кистень выхватил, тут меня и повязали, думал конец моей жизни пришел. Молиться стал, и Бог услышал меня грешного.
После этих слов Протасий всхлипнул и, выпив очередной ковш медовухи, утёр усы бороду, и продолжил,
–Подошёл ко мне вскоре человек в синем халате и жёлтых портах, и через булгарина спрашивает, «купцы мы или разбойники»? Мы ответили, что мы есть, вольные купцы Великоновгородские, торгуем житом, хлебом, а по возможности христианские души у неверных выкупаем. Он, спросил ещё, «где товар?», мы ему свои шесть лодочек показали, товар выгрузили. Стоим смиренно. Молимся во спасение ангелу хранителю. Казни лютой ждём. Но видно не пришёл еще наш час предстать перед Спасителем. Развязали нас, воды дали, есть усадили, потом торг начали. Дали они нам за товары по четверть гривны на уключину.
–Вот, что я слышал и видел. Потом пошёл чистить рыбу к обеду и более ничего не знаю, – сказал Якун Григорьевич, давая возможность Гераське самому оценить важность сказанного.
Только Гераська думать над сказанным не стал, так как не хотел. Он просто залез в пустой ларь из-под ячменя и, выставив вверх ноги как оглобли, и уснул, до завтрева, в тепле и довольстве.
Озарий, сразу же, тогда, после услышанного, в отличие от спокойно чистившего рыбу повара, дух не мог перевести. Он взмок, покраснел и от волнения, вдруг по-козлиному проблеял:
– Вот и бааанькяяя приспеейела отогреййййтеся брааатики.
– Банька это то,….. она всегда……, а сейчас как дар божий,– нестройно, вместо благодарности, ответили Онаньевичи.
Как только братья с ватагой, гурьбой вывалились из горницы, и устало побрели на другой конец усадьбы в мыленку. Озарий опустился на лавку, обхватил голову руками и стал обдумывать рассказ, пытаясь отделить правду от пустого бахвальства и приукрашенной лжи. После получасового размышления Озарий вздохнул и, улыбнувшись, перекрестился на образа. Ему всё стало ясно и от этого полегчало на душе, и отпустило сердце. Не зря он дал наказ людям своим о скупки всего железа в земле Новгородской и если получится, то и в княжеском кормлении.
Вот, до чего дошёл Озарий собственным умом. Семейство Онаньевичей решило пройтись путём войска монгольского и взять всё, что монголы взять не смогли, вернее сказать не успели. Озарий тут, кстати, вспомнил, как некоторые людишки никчемные на Торгу, еще с пол года назад, не в меру выпив пива, говорили мысли свои. Как сегодня выяснилось, иногда умные, о взятии Торжка монголами, или о божьем помысле, который не дал поганым взять на копьё Новгород, – последнюю твердыню православия, на этом грешном свете. Особенно был благодарен он побирушке из Торжка, который этим летом собирал деньги на восстановление церкви Илии Пророка, якобы поруганной погаными. Тот, откушав второй кувшин пива с солёными сухарями, обжаренными в гречишном масле говорил, на Торгу, стоя возле Пятницкой церкви, что, «поганые воевать, не хотели, много дней они стояли под стенами, словно зайцы трусливые, стрел не пускали, ибо Бог внушил им страх перед христианами. Но за грехи наши отвернулся Спаситель от Торжка и отдал нехристям поганым на разграбление и дома и храмы торжковских христиан, что Бога забывать стали».