— Вам, Гонсало, мы доверяем, вы сумеете разобраться в этой истории. У нас мало политкомиссаров с такими способностями и на которых можно было бы до такой степени и с полным основанием положиться. Поэтому расследование этого дела поручено вам.
В тот же вечер я рассказал обо всем „братьям“, Моцартам. Оказывается, какие-то слухи до них уже дошли, и они говорили, что доказать незапятнанность репутации Республики очень важно. Моцарт-один заверил меня, что они на моей стороне и что я должен до конца разобраться в этом деле, не обращая внимания на местные власти.
А то пораженческие настроения сейчас что угодно покроют.
В тот же вечер я уезжал в Картахену. Моцарт-один пришел проводить меня; с ним были Моцарт-два и Моцарт-пять.
— Мы поймем, если тебя заставят отступить, но не простим, если ты струсишь.
И то ли оттого, как он на меня посмотрел, то ли что-то было в его интонации, но с этой минуты я уже точно знал: убьют меня мои революционные братья…»
Карвальо представил себе, как юноша выполнял это задание, как он свысока разговаривал с политическими руководителями и офицерами, но ощущение неудачи, в котором он не признавался и самому себе, мучило его. Иначе разве бы он написал:
«Жизнь идет своим чередом, мертвым — покой, живым — живое, ничего не поделаешь. В Альтеа я сел на рыболовецкий катер и добрался до Алжира. У меня было одно желание — бежать из этого сумасшедшего дома, который мы зовем Испанией…»
Настоятельница в присутствии двух монахинь выслушивает объяснения Карвальо, и внимательнее всего — его последний вопрос, при котором что-то неуловимо меняется в ее невозмутимом лице.
— Не замечали ли вы в последнее время за ним чего-нибудь странного, какого-нибудь пустяка, мелочи?
— Наша жизнь протекает среди постоянных странностей, больших или маленьких. Ведь нас окружают старики, многие из которых страдают далеко зашедшим склерозом. Было бы удивительно, если бы у них не было странностей.
Одна из монахинь хочет что-то сказать, но сдерживается.
— Мать-настоятельница, я…
— Вы что-то хотели сказать, сестра Сусанна?
— Может быть, это мелочь, но та история с бумажкой…
— Какой бумажкой? Я не понимаю, сестра Сусанна.
Монахиня собирается с духом.
— Сестра Селия, та, что убирает в общей спальне, нашла на полу бумажку. Обычно мы все бумажки читаем, потому что это могут быть записки, которые старики передают в женское отделение, или наоборот… Ну, вы меня понимаете.
От смущения монахиня замолкает.
— Продолжайте, сестра.
Слова настоятельницы прозвучали как приказ.
— Короче говоря, обычно смысл таких записок вполне ясен. Но в тот раз на листке было написано: «Встретимся в Праге». Не знаю, поможет ли это вам чем-нибудь.
— В Праге?
В глазах настоятельницы, Карвальо, священника — одинаковое недоумение.
— Думаю, в этом что-то есть, — замечает Карвальо.
— Может, это просто название книги, — говорит священник.
— Ну, книг у нас немного, — вмешивается настоятельница. — Наши пациенты, как правило, не приучены к чтению, а те, кому это нравится, пользуются монастырской библиотекой. Сестра Консуэло у нас библиотекарь. Вам говорит что-нибудь это название?
— Нет, — молчавшая до сих пор монахиня отвечает с такой поспешностью, словно от слов настоятельницы попахивает дьявольщиной. — Коммунистических книг у нас нет, — решительно подтверждает она свои слова, — ведь Прага — столица коммунистической страны.
— Она не всегда была столицей коммунистической страны.
— Но сейчас-то это так, и, наверное, не без оснований, как я думаю, — добавляет монахиня. — Простите меня, мать-настоятельница, что я высказываю свое мнение, но вот, например, Мадрид. Книга о Мадриде у нас, может, и есть, потому что Мадрид вовсе не коммунистическая столица. А почему Мадрид не коммунистическая столица, вы можете сказать?
— Русским сюда не добраться, слишком далеко.
— Да нет, потому что в Испании коммунисты проиграли войну. Бог оказался сильнее дьявола, а вот в Праге, там, наоборот, выиграли коммунисты.
Поняв, что с сестрой Консуэло разговаривать бессмысленно, Карвальо в поисках логики обратился за помощью к настоятельнице.
— Я лично не вижу смысла в этой записке. Честно говоря, ничего не понимаю. Господь послал нам это испытание, и мы должны пройти через него, но я буду молиться, чтобы в следующий раз испытание было менее суровым, но более понятным.