Улыбаться умеют только иностранцы. Попросите рядового гражданина нашей страны улыбнуться. Он раздвинет губы, порой даже не побоится обнажить зубы. Лицо при этом сморщится, скукожится. Вот, мол, пожалуйста. Не нравится? Ах ты, скотина несчастная! Подонок, свинья, рогоносец проклятый! И — лица распрямляются, привычно звереют. Любо-дорого смотреть!
Улыбаться умеют только иностранцы. У них это выходит натурально, без натуги. Идет себе по городу и, когда хочется, — улыбается. Пытливый исследователь вряд ли и уследит за моментом рождения этой улыбки. А иногда все время улыбаются, лица такие счастливые, кормленные, розовые, глаза блестят, фотоаппараты на шее…
Вениаминыч шел и безмятежно улыбался. Ему уступали дорогу, льстиво заглядывали в глаза, надеясь на комплимент в адрес перестройки. "Вонт ту чейндж гринс?" — зашептали вдруг справа под локтем. Вениаминыч, не снимая улыбки, повернул голову — сопливый фарцовщик предлагал сделку, клюнул.
Еще шире улыбался Вениаминыч, стараясь, впрочем, не перебарщивать. Посрамленная фарца отваливала. Бородатые художники с надеждой провожали взглядами Вениаминыча. "Бест пикчерс ин Москоу", — взвивался один, за что удостаивался кивком улыбающейся посольской головы. Картинки были похожи одна на другую, как открытки в почтовом отделении. Сюжеты не баловали разнообразием. Церкви были в моде, зимние, летние, разрушенные, со святыми, с Христом, наши, ихние. В центре улицы стоял парень с мольбертом, писал, видимо, арбатский дом. Вениаминыч подошел. Художник отступил на полметра, полюбовался на пейзаж: на картоне лежал голубой снег, избушка призывно светилась огоньком, огромная луна висела над дымившейся трубой.
"Совсем спятили", — подумал Вениаминыч и погасил улыбку. Мгновенно его узнали. "Ишь, падла, под фирмача работает", — услышал он за спиной и заспешил прочь.
Только дома, заперев дверь на два замка, выписанных из Гонконга, задернув шторы, врубив видео с чем-то легким, эротическим, налив "Джонни Уокера" и погрузившись в глубокое кресло финского производства, он успокаивался. "Нет, скорей домой, к пальмам! — говорил он себе в такие минуты. — К черту этот город, на Остров!"
Решив, что он компенсирует себе московскую трату нервов транзитной остановкой в Амстердаме, где, как хорошо знают бывалые путешественники, расположен дешевый безналоговый магазин в аэропорту, Вениаминыч окончательно успокоился.
Он и не догадывался, какая буря собиралась над его головой.
Короче, Вениаминыч не хотел уезжать. Ему нравилось быть послом. Возвращение означало превращение в рядового гражданина Страны Советов — стоящего в очередях, выслушивающего хамство начальников и продавщиц. И жгла его зависть к преемнику. Он поселится в его доме, сядет в его кресло, в его автомобиль. И красавица Зоя будет ласкать не его, Вениаминыча, а нового… Вениаминыч тихо зарычал.
"Ни за что! — решил он. — После всего того, что я сделал, после всех внешнеполитических успехов — меня, как мальчишку, "через два месяца"?! Накося, выкуси!" — Вениаминыч сложил толстую фигу и выбросил руку вперед, под нос невидимому оппоненту.
"Что же делать? Что же делать?" — вертелось в голове. Положение действительно было незавидное. В Москве еще что-то можно было подправить, зайти к кому следует, позвонить по "хорошему" телефону, преподнести подарочек, сделать комплиментик супруге начальника, напомнить кое-кому о старой тесной дружбе. А отсюда, за тысячи километров от дома? "Так ведь и сожрут, — вдруг понял он. — Хищники, все хищники! Так и ждут, кого бы разорвать, теплой крови попить."
Нужно было срочно что-то предпринимать.
На следующий день рано утром все сотрудники посольства собрались в кабинете советника. Предстоял инструктаж.
Завхозу Виктору поручалось погрузить боеприпасы в лодку, выгрести подальше в море и тайно потопить. Остальные сотрудники в обычной форме, т. е. в костюмах, должны были разойтись по намеченным точкам берега и обеспечить наружное наблюдение в целях выявления возможных провокаций противника. Посол и Стебнюк останутся на наблюдательном пункте в резиденции и будут вести обзор района операции с помощью современной наблюдательной техники.
Операция началась в 6.07 утра. В цейсовский бинокль Вениаминычу хорошо было видно, как расторопный Виктор сильно греб в открытый океан, навстречу волнам и соленому ветру. Движения его были экономны. И посол, и советник одновременно фальшиво крякнули, полагая, что именно так надо реагировать на выдающиеся физические достижения подчиненного.