С.Ж. — Валентин Саввич, а почему все-таки Вас заинтересовала именно разведка?
B.П. — Занимаясь историей, я вижу, что в ней очень много потаенных пружин. Отсюда моя давняя любовь к дипломатии. А дипломатия близка разведке.
Ну и кроме того, мы ничего не знаем о русской разведке и контрразведке. Что-то о ней написал Бонч-Бруевич, что-то Игнатьев. Вот и все.
А между тем наши разведчики работали очень, успешно, особенно офицеры российского Генштаба. Они «трудились» у Круппа, ими был выкраден один из трех экземпляров секретного приказа кайзера.
Немцы говорили, что офицер Генштаба не должен иметь имени. Не имеет имени и мой герой.
C.Ж. — Кстати, этот герой — лицо реальное?
B.П. — Конечно же нет. Хотя я, ссылаясь на «Бархатную книгу», прозрачно намекаю на его фамилию — Оладьин. Это образ чисто литературный. Но сложился он у меня на основе изучения специальной литературы. Работая над романом, я составил целую библиотеку по истории шпионажа, изучил в переводах книги, выходившие в Англии, США, Франции, Австрии, Германии. А русский разведчик с профилем Наполеона действительно существовал, о нем есть упоминание в мемуарной литературе.
C.Ж. — Кстати, этот же разведчик действует у Вас в миниатюре «Выстрел в отеле «Кломзер», там рассказывается о вербовке австрийского полковника Редля...
B.П. — Да, он работал и в Австрии.
Вообще же роман мой — военнополитический. И хотя главное действующее лицо его — разведчик, так сказать, избранник судьбы, личность сильная, с очень развитым интеллектом, с колоссальной интуицией, я все же старался уходить от детективных приемов. Главным для меня было — развернуть биографию человека не фоне кризисных ситуаций конца XIX — начала XX века, повлекших за собой первую мировую войну и революцию в России.
C.Ж. — Кстати, Валентин Саввич, я сейчас вспоминаю, что это у Вас все же не первое обращение к разведке. В романе «Моонзунд» один из героев, вернее, одна из героинь — русская разведчица Анна.
В.П. — Да, это так. «Ревельская Анна» действительно существовала и очень эффективно работала. Но потом была арестована и следы. ее затерялись в застенках германских спецслужб.
С.Ж. — В начале повествования Вы уведомляете читателя, что роман — воспроизведение случайно попавших Вам в руки записок офицера российского Генштаба. И даже подробно рассказываете, как они у Вас оказались. Это что, литературный прием?
B.П. — Конечно же. Мне хотелось этим нехитрым «трюком» создать эффект достоверности, большей психологической убедительности. И судя по тому, что многие читатели в своих письмах, да и мои друзья тоже, задают мне этот вопрос, думаю, добился желаемого результата.
C.Ж. — Валентин Саввич, как родилось название Вашего романа и что Вы в него вкладывали?
B.П. — Я говорил об этом раньше, скажу и теперь: всегда с особым уважением относился к людям, избравшим делом своей жизни воинскую службу, — к офицерам. И это уважение пытался, как мог, выразить в своих произведениях. Я сознательно добиваюсь, чтобы было привито и всячески поддержано понятие офицерской чести.
Офицер всю свою жизнь связал с армией, защитой Отечества. Это его профессиональное дело, его доля, его жизнь. И всегда, во все времена в нашем Отечестве офицеры гордились своим званием, выше жизни ценя офицерскую честь.
Раньше были прекрасные слова — офицер, представляясь, заявлял: «Честь имею!».
Под честью офицера я подразумеваю помимо личной чести еще и комплекс каких-то первостепенной важности качеств. Главное — это беззаветный патриотизм, готовность отдать жизнь за Родину. Обязательный профессионализм, отличная специальная подготовка. Ну и само собой — большая культура, чистоплотность в поведении, стремление к самосовершенствованию, возвышенное отношение к женщине. Пьянство в офицерской среде недопустимо.
Офицер в моем понимании — это образец человека и поведения человека.
C.Ж. — Наверное, поэтому Вы так подробно описали подготовку офицеров российского Генштаба.
В.П. — Да, там есть чему поучиться. Великолепная профессура, энциклопедические познания. Недаром же германская и австрийская разведки ставили окончивших российскую Академию на специальный учет.
Но вернемся к офицерской чести. К сожалению, что-то мы и здесь сегодня потеряли. Я отнюдь не абсолютизирую жесткую регламентацию поведения офицера до революции — он не имел права, например, ездить в трамвае — только на пролетке. Нет денег — иди пешком. Офицер гвардии не сядет в первый ряд театра, это считалось нескромным. Но и сегодняшнее положение вещей, когда встречаешь офицера «в подпитии» или, скажем, с авоськой в руках, у меня тоже восторгов не вызывает.