Эти подонки боятся открыть забрало».
Или из других писем: «Не хватает дыхания, чтобы жить в полной мере и работать... Хорошо живется только подонкам и диссидентам, но писатели патриотического направления осуждены быть задвинуты на задворки литературы... Увы, это так... Круг замкнулся!»
И еще цитаты из писем того времени:
«Такова обстановка!
Надо смотреть правде в глаза: она безвыходна!
Будем надеяться, что наверху опомнятся и поймут, куда идет страна, в которой весь идеологический фронт отдан на откуп...» и т. д. и т. п.
В.П. — На этот пространный вопрос, если позволите, я отвечу так же пространно.
Исторический роман — это роман во многом и современный. Я думаю, что автор, воссоздавая прошлое, вольно или невольно соотносит его с настоящим. Возникающие сплошь и рядом аналогии между историей и современностью закономерны. Хотя, положа руку на сердце, должен сказать, что здесь нет, да и не может быть прямого соотнесения. Недавнее застойное время не имеет аналогов в русской истории. Да и таких дураков, как Брежнев, в России у власти никогда не было.
Прослеживая разложение царского самодержавия в канун революции, я пытался показать, что Распутин был лишь видимой фигурой той отвратной камарильи, которая плясала вокруг престола последнего царя, тех тайных сил, которые режиссировали историческое действие. Это все и есть «нечистая сила», это бесовский шабаш на русской земле.
Ну а такой подход к тем событиям не всем понравился. В ход пошли ярлыки. Ведь это хорошо отработанный и давно испытанный русофобский прием. Лишь только человек начинает с уважением говорить о своей истории, о своей культуре, о своей Родине, громко называть себя русским, тут же — «черносотенец, шовинист, антисемит».
С.Ж. — Извините, я Вас перебью. На XIX Всесоюзной партконференции Юрий Васильевич Бондарев сказал об этом же: «...произносимые вслух слова «Отечество», «Родина», «патриотизм» вызывают в ответ некое змееподобное шипение, исполненное готовности нападения и укуса: «шовинизм», «черносотенство».
И лучшее подтверждение истинности этих слов — мгновенно раздавшееся в некоторых органах нашей прессы «змееподобное шипение» по поводу самого оратора.
В.П. — «Измордуем и оплюем» вот главный принцип экстремистов из «желтой» прессы. И я испытал его воздействие в полной мере. До сих пор вспоминаю то время с содроганием. А началось все с того, что в одной из газет, кажется, в «Правде», я рассказал о своих творческих планах, упомянув и работу над «Нечистой силой». И тут же мои «доброжелатели», кто намеками, кто прямо, стали настоятельно «советовать» мне оставить работу над романом или по крайней мере не затрагивать тему «Распутин и евреи». Посыпались письма с прямыми угрозами.
Все это меня очень удивляло, но я продолжал работать и роман все же закончил. Но как только появились первые номера «Нашего современника» с «Распутиным», вот тут-то я и ощутил колоссальное давление.
Стали названивать партийные деятели всех рангов. Я к телефону не подходил, трубку брала жена. Очень характерны слова бывшего секретаря ЦК Зимянина, который заявил: «Передайте Вашему супругу, что он всех нас поставил в экстремальную ситуацию. Грязные письма и телефонные звонки с угрозами стали ежедневными. Меня называли подручным Малюты Скуратова и пособником Гиммлера, русским фашистом и, конечно же, антисемитом. Возле моего дома постоянно и демонстративно крутились подозрительные личности.
С.Ж. — Вы не боялись выходить на прогулки?
B.П. — Нет. Во-первых, я фаталист. И люблю бытующее на Востоке выражение: «Кисмэт» — судьба; во-вторых, для меня, прошедшего войну, просто оскорбительно бояться этой мрази. Но, правда, после того, как меня на улице стали в прямом смысле избивать, меня взял под охрану флот. Я уехал на остров Булли и продолжал там работать.
А жена моя так и умерла осыпанная угрозами. На меня же наложили печать проклятия. Имени моего не упоминали, печатать перестали. Договор со мной на издание «Нечистой силы» Лениздат поспешно разорвал, а заодно уж, «страха иудейского ради», разорвали договор и с Касвиновым на роман «Двадцать три ступени вниз», где тоже фигурировал Распутин. Касвинов так и умер, не дождавшись публикации своего романа.