C.Ж. — Кроме как в «Нашем современнике», да и то в значительно урезанном виде, «Нечистая сила» нигде больше не издавалась. Сейчас, кажется, положение несколько изменилось?
B.П. — Знаете, демократизация и гласность этого романа почти не коснулись. И не сочтите это за авторское тщеславие, но я несколько удивлен, что центральные издательства все еще побаиваются его издавать. На периферии люди смелее. В этом году роман выйдет в Красноярске и Воронеже, начал он печататься и в журнале «Подъем».
C.Ж. — Валентин Саввич, так уж получилось, что Вас в критике больше ругали, чем хвалили. И мы еще коснемся этого вопроса. А сейчас хотелось бы узнать о Вашем личном отношении к современной критике.
В.П. — Знаете, я о ней не очень высокого мнения. И, поверьте, не потому, что, как Вы сказали, меня в ней «больше ругали».
Я заметил, что современные критики относятся к писателям как к своим подчиненным, с которыми не стоит особенно церемониться, а в случае чего можно поставить их по стойке «смирно», как новобранцев перед грозным ефрейтором. Между тем еще Максим Горький указывал: для того чтобы строчить рецензии, критику надобно знать никак не меньше, а гораздо больше писателя, он должен быть более образован.
Как это ни странно, — а может быть, закономерно, — сейчас на высоте так называемая «писательская критика». Блестящи статьи и выступления Юрия Бондарева, великолепны последние критические публикации поэта Станислава Куняева.
Из «чистых» критиков назвал бы В. Бушина, В. Кожинова, А. Ланщикова. Из ученых — историка А. Кузьмина.
С.Ж. — А Вам самому никогда не хотелось попробовать себя в этом жанре? Или хотя бы ответить на упреки в Ваш адрес?
B.П. — Мои творческие интересы уже достаточно четко определились. А ответ моим критикам лишь один — моя работа. Чем больше я буду писать — тем более я буду убедителен.
C.Ж. — Валентин Саввич, сейчас уже вряд ли кто осмелится спорить, что русская дореволюционная история была как бы зачеркнута, или, что еще хуже, извращена. В чем, на Ваш взгляд, причина такого к ней отношения?
B.П. — Никакое дерево не растет без корней. И чем глубже корни, тем крепче дерево. А у России всегда было очень много врагов.
Захватчики всех времен понимали значение исторической памяти народа.
В XVII веке маньчжурская династия Цин вломилась в Китай и свергла китайскую династию Мин. Китайцам велено было производить отсчет истории с того года, как они покорились династии маньчжуров, которые ясно осознавали: надо обрубить питательные корни — и дерево зачахнет!
Нечто подобное произошло в 20-е годы нашего века, когда русская история была задернута траурным флером. Историю заменили либо история развития общественных формаций, либо история революционных движений, либо история классовой борьбы. И такое положение длилось довольно долго. Вместо истории давали какие-то отсевки, дуранду вместо хлеба. Продолжают эту дуранду пихать и сейчас. Особенно в школе. Почему-то история Месопотамии или Древнего Рима у нас преподносится более широко и ярко, нежели история Отечества.
И то, что были разрушены — да и сейчас разрушаются — замечательные памятники искусства, памятники людям прошлого, — это результат преступного отношения к истории.
C.Ж. — А не происходит ли нечто подобное с недавней нашей историей? Уж в очень темных тонах она подается со страниц периодики.
В.П. — Вы знаете, а я, вглядываясь в историю после 17-го года, что-то и не вижу особенно радужных красок. Братоубийственная гражданская война, красный террор, миллионы погибших, миллионы беспризорных, эмиграция. Из страны буквально вытек ее мозг. Была — в большинстве случаев физически — уничтожена русская интеллигенция. А ведь интеллигенция, она, как тонкий озоновый слой над планетой, защищающий ее от радиации, защищает народ от деградации.
Затем коллективизация — и опять миллионы жертв, индустриализация, война, выигранная огромной кровью, и т. д., вплоть до так называемого застойного времени. И почти все это время — страх и террор.
А в результате — великая держава становится нищей и лишенной идеалов. Какие уж тут радужные краски!