— Ну, Бог даст — свидимся. Пока! — Придерживая рукой шапку, лейтенант побежал туда, где ночь прятала второй бронетранспортер.
Он скрылся, а я вдруг понял, что так и не спросил его имени.
Показав на КПП удостоверение, я зашагал по лунной дорожке и вскоре нагнал миниатюрную женщину, что вдохновила лейтенанта на чтение стихов.
— Простите, где штаб полка? — спросил я.
Женщина обернулась, показав лунно-бледное лицо.
— Вон там, — медленно ответила она, указав рукой на запад. — Но в штабе сейчас только дежурный.
— Она была красива той броской, вызывающей красотой, на которую нельзя не обратить внимания.
— Вы откуда? — поинтересовалась она.
— С Саланга.
— Я иду в столовую. Есть хотите?
— До смерти. Вы — официантка?
Она кивнула, чуть заметно улыбнувшись.
В столовой было пустынно и гулко, Холодно горели лампы дневного света. Женщина ушла на кухню, долго гремела посудой, хлопала дверьми. Появилась она опять минут через десять с алюминиевым чайником и тарелкой лапши в маленьких смуглых руках.
— Вот, — сказала она, присев на стул рядом. — Прямо с пылу.
— Вы давно здесь?
— Кажется, всю жизнь.
— Надоело?
— И да и нет.
— "Да" понятно. А почему "нет"? — В Союз страшновато возвращаться, — сказала она, подперев кулачком подбородок. — Я, собственно и уехала-то от проблем: семейных, денежных, сами знаете…
— Как же вас муж отпустил? — спросил я, подлив в кружку горячего чаю.
— Понимаете, так я устала от нашей с ним бедности, от долгов, что однажды не выдержала и сказала ему: "Ты бы, Коль, съездил на Север. Подзаработал, а?
— А он?
— А он наотрез отказался… — Какая-то детская растерянность вошла в ее серые глаза и застыла в них. — Тогда я сказала, прекрасно понимая, что он не позволит: "Если ты не хочешь, я сама поеду и привезу денег".
Женщина нервно постучала вишневыми ногтями по столу и добавила:
— Но он ничего не возразил. Просто повернулся на другой бок. Даже не поинтересовался — куда?
Она достала из правого кармана бушлата пачку папирос "Беломорканал", долго распечатывала ее. Закурила.
— Но подзаработать не удалось. — Женщина выпустила тонкую струйку дыма, он ударился о поверхность стола и медленно растекся по ней, обволакивая, словно туман, две кружки и опустевшую тарелку. — В прошлом году здесь взорвались армейские склады: все накопленное добро сгорело. Потому-то наш полк и называют "погорельцами"…
От ее лица исходил едва приметный запах сладковатой пудры и легких ландышевых духов. Поежившись от налетевшего сквозняка, женщина обняла себя за плечи.
— Всяко тут было, — задумчиво сказала она. — Последний месяц повадился ходить к нам в часть один афганский майор. На днях он мне вдруг заявил: "Ханум[22], я тебя женюсь!" "Аллах с тобой! — говорю ему. — Я замужем". А он: "Женюсь — все!" Потом поняла: он этого добивается, чтобы уехать со мной в Союз. Боится оставаться один на один с "духами"… И смех, и грех, ей-богу…
Ночь я провел в летном модуле неподалеку от столовой. Крысы нагло, с отчаянным весельем, пировали под дощатым полом, не давая спать. Бессмысленно проворочавшись часа полтора на скрипучей койке, я закурил.
За тонкой стенкой офицеры допоздна смотрели видеомагнитофон, и время от времени раздавался их громовой смех. Скоро все звуки стихли, и в комнату, перегороженную пополам парашютной материей, вернулся ее хозяин, старший лейтенант Вареник. Он сел на стул и долго матерился по поводу того, что "соляру отправляют в первую очередь, а летчиков — во вторую". Вареник зло ударил роскошным ботинком на шнуровке и "молнии" по электроплитке, но успел поймать слетевшую с нее кастрюлю. Потом достал из-под своей койки чемодан и принялся запихивать в него бесконечный свадебно-белый парашют.
— Это зачем? — поинтересовался я.
— Устрою тент на садовом участке, — огрызнулся он.
Часа в четыре начала бить безоткатка. В такт ей вздыхал целлофан на окне, позвякивали танковые колеса, которыми были обнесены стены летного модуля, — самодельная защита от реактивных снарядов.
Я опять лёг, но скоро почувствовал, как мне на лицо падают капли ржавой воды из кондиционера. Пришлось поменять положение и лечь головой в противоположную сторону.
Промаявшись всю ночь, я под утро потерялся — забылся в нервном, неглубоком сне.
Снилась бесконечная взлетно-посадочная полоса, уходившая за горизонт, взлетавшие и садившиеся истребители-бомбардировщики. От их рева даже во сне ломило в висках.