По другую сторону аэродрома обосновались афганские летчики. Им тоже приходилось несладко. Особенно если учесть, что недели через две вся советская авиация должна была подняться и уйти в Союз, оставив их наедине с оппозицией.
— Национальное примирение — что это? Почему? — спрашивали они, разводя сухими коричневыми руками. — Почему примиряемся с врагом? С врагом дерутся!
Двадцатисемилетний майор Амин медленно встал из-за стола, и все затихли.
— Я, — сказал он и утопил тонкие пальцы в густой бороде, — начальник ОТП " полка. Шесть лет назад окончил летное училище в Союзе. За пять лет я налетал тысячу пятьсот часов. Ты мне можешь верить. Я солдат Халька. Объясни, почему мы врага раньше звали бандитом, потом басмачом, потом террористом, затем экстремистом, дальше — непримиримым, а сейчас — оппозицией. Но ведь с оппозицией не воюют!
В глазах его вспыхнули два вопросительных знака.
— А кадровый политика?! — Он встал со стула, быстро и нервно заходил по комнате. — Почему так много продажных людей командуют нами? Прислали вдруг в Баграм человека и дали ему МиГ. А он перелетел в Пакистан. Почему нам его дали? Я всегда знал, что он предатель. Он всегда промахивался, не попадал по кишлаку, хотя всем известно было: там банда сидит… Но нас убеждали, говорили, что он революционер. Почему так?
Он подошел к карте, висевшей на стене, и прислонился к ней тощей, узкой спиной.
— Вы уходите! — выкрикнул он. — Мы все равно будем воевать. Но если нам опять плохо, вы придете помогать афганский друг?
Амин помолчал, а потом подошел совсем близко ко мне, спросил:
— Придете?!
От этого вопроса холодок пробежал по спине.
Поздно вечером того же дня я вылетел из Пули-Хумри на паре вертушек в Найбабад, где расположился резервный КП 40-й армии.
Погода была паршивой. Вертолет мотало и трясло, словно грузовик на проселочной дороге: зубы отчаянно выстукивали чечетку.
Рядом со мной летел прокурор из бывшего Кундузского гарнизона — человек с аккуратными черными усиками, быстрыми внимательными глазами и слегка скошенным на кончике носом. Из одного кармана он достал портативный фонарик, из другого — мятый нераспечатанный почтовый конверт. Наведя на него луч жидкого желтого света, чертыхнулся:
— Сучьи сыны! Прокурорам не доверяют… Опять! — в голосе его слышалась тихая, сдавленная злоба. — Полюбуйтесь-ка…
Прокурор протянул мне конверт с жирным штемпелем: "Поступило со следами вскрытия. Оператор УФПС"[26].
— А вот предыдущее — от жены. — Он сунул юркую руку под ремень подвесной парашютной системы, крестом обхватившей его грудь, и достал из кармана пожухлый конверт. Я разглядел на нем другой штемпель: "Поступило в грязном виде. Оператор №…"
— Как-то я не вытерпел, — опять заговорил прокурор, ища своими глазами мои, — вызвал фельда, отчитал его: "Что за хамство?! Я же прокурор, полковник, в конце концов!"
— А что фельд? — спросил я, возвращая конверт.
— Говорит, что не он читает, а спецслужба в Алма-Ате… Вы, кстати, вооружены?
— Только этими двумя, — ответил я и показал два кулака. — А вы?
— Есесьно! — лукаво улыбнулся прокурор и похлопал по кобуре. В ней лежал пистолет Стечкина.
— И вон еще, — он кивнул на сиденье. Там трясся новенький автомат с подствольным гранатометом. Чуть позже я разглядел на полковнике нагрудник, плотно набитый магазинами для АК и гранатами.
— Вы самый вооруженный человек в Афганистане, — заметил я. — Мне страшно сидеть с вами.
— Не смейтесь. Мало ли что!
— Лететь нам долго. Расскажите-ка какое-нибудь интересное дело, которым вам пришлось заниматься.
Боюсь, махнул он рукой, — я вас разочарую. Не дают нам заниматься крупными рыбами. Разрешают лишь мелочевкой. Все сделано для того, чтобы не подпустить прокурора к настоящим преступлениям, к мафии.
— Что вы называете мелочевкой?
— К примеру, несколько лет назад поступило распоряжение бросить все силы на выискивание, извините за выражение, "незаконных" бань в частях и подразделениях, жестоко карать тех, кто их построил. Понимаете, нас отвлекают этой мелочью. А ежели иной раз возьмешь крупную рыбину на крючок, так звонить начинают аж из Москвы, приказывают прекратить дело…
— Я в Кабуле познакомился с одним прокурором. По-моему, он целую неделю занимался тем, что допрашивал солдатика, решившего заработать себе на медаль.
— Самострел что ли?
— Да. Парень оттянул кожу на животе и выстрелил через бронежилет… А дезертирами или пропавшими без вести вы не занимаетесь?