Я не хочу копаться в причинах своего пристрастия. Это ведь все равно что осуждать себя, а меня и так уже все кому не лень обвиняют в «проституции», как многие «мягко» выражаются, и я не собираюсь показывать, что согласна с ними.
Мы идем по газону. На улице холодно, и я крепко обнимаю себя, чтобы хоть немного согреться. Пытаюсь забыть обиду на Клэр и отделаться от воспоминаний о маме. Зря я упомянула о ней в разговоре с Джунипер. Теперь она занимает мои мысли, никак не выходит из головы.
В это время года я всегда скучаю по маме. Сейчас, когда началась череда осенне-зимних праздников – Хэллоуин, День благодарения, Рождество, – я особенно усердно стараюсь не думать о ней. И на это уходит больше сил, чем обычно. Порой я даю волю воспоминаниям, сдуваю с них пыль, и они оживают. Я до сих пор вижу словно наяву, как мама изящными руками выгребает в миску тыквенные семечки. «Тыквенное нутро. У-у-уф, – вздыхает она. – Катрина, Оливия, юные смертные, помогите мне выпотрошить тыкву».
Теперь на праздники мы дом не украшаем. Папа ничего об этом не говорит, но мне кажется, без символов праздника ему спокойнее. И Кэт тоже молчит – правда, Кэт всегда молчит.
Джунипер отпирает автомобиль. Я усаживаюсь в пассажирское кресло, отодвигаю его, чтобы вытянуть ноги.
Джунипер давит на кнопку. Мотор урчит.
– Кэт-то домой не нужно подбросить?
– Нет, у нее сегодня драмкружок, – отвечаю я. – Ее кто-нибудь подвезет.
Моя сестра-двойняшка, должно быть, занимала «талантливую» часть материнского чрева. Хотя у меня развился талант сидеть в зале и аплодировать.
Машина трогается с места.
– О, наш соперник. – Джуни кивает в ту сторону парковки, где на крыше черного «камри» развалился высокий парень. – Вон там.
Я резко выпрямляюсь, чуть не ударившись головой о потолок. Узнаю́ Мэтта Джексона. Лежа на спине, он что-то пишет в своем телефоне. Прежде я никогда не приглядывалась к нему. У него заостренные черты лица, чем-то напоминающего лисью морду; рыжеватые волосы на кончиках выкрашены в огненно-красный цвет.
Автомобиль Джунипер подпрыгивает на «лежачем полицейском». Мэтт Джексон смотрит на нас с крыши своей машины. Я отворачиваюсь, но недостаточно быстро.
– Черт-черт-черт, – ругаюсь я. – Он смотрит прямо на меня. Заметил, как я на него пялилась.
– Не волнуйся, – успокаивает меня Джунипер. – Он ни за что не догадается, что мы готовим ему политическую смерть. – Она злобно хохочет.
– Ну да, – улыбаюсь я, – я всегда знала, что в тебе есть черты Джона Уилкса Бута[2].
– Джун Уилкс Бут, – поправляет она меня.
Со стоном я откидываюсь в кресле. Джунипер, довольная собой, включает радио. Акустическая система зажужжала, и из динамиков полилась мелодия одного из каприсов Паганини. Левой рукой с коротко подстриженными ногтями Джуни отстукивает ритм по рулевому колесу.
Когда мы выехали с парковки, неприятности этого дня отступили, остались в школе, так же как и коридоры с вощеными полами, обезображенные туалетные кабинки и ученики, которые считают, что вправе судить меня.
Кэт Скотт
За кулисами занавес пахнет пылью. Здесь легко забыться, утонув в темноте.
В глубине сцены перешептываются девушки, играющие моих дочерей. Их шепот привлекает мое внимание.
Сосредоточься, Кэт.
Я убираю за уши волосы, внимая каждому слову, что звучит на сцене. Эмили произносит монолог – рассуждает о своем месте в жизни.
Сосредоточься…
Шепот снова режет ухо, на этот раз сильнее. От гнева у меня чешутся ладони. Остальные тоже должны следить за действием, чтобы не пропустить свои реплики. Почему все относятся к постановке спустя рукава?
– …и я устала ждать, – говорит Эмили.
Мой выход.
Я появляюсь на сцене и полностью перевоплощаюсь.
Здесь, в слепящем свете, я слой за слоем снимаю с себя свое «я», как рыцарь – доспехи. Действую решительно, с желанием, с драйвом. Кэт Скотт теперь никто. Она исчезла. Если она и существовала, мне нет до нее никакого дела.
– Ты устала ждать? – восклицаю я.
Девушка напротив отступает на полшага. Она – не Эмили, уже нет. Теперь, когда я стою перед ней, она – Наталья Баженова: учитель математики, давшая моей героине обещание много лет назад. Она клялась, что увезет меня из захолустного русского городка, в котором я жила, определит в престижную школу и выпестует мой талант к математике. Между первым и вторым актами прошло много лет; мне уже тридцать семь лет. Я долго ждала, когда она спасет меня от моей убогой жизни, но все напрасно. Она забыла меня. А теперь вот посмела вернуться.