Щенников. Понимаю, что контакты. И догадываюсь, что они серебросодержащие. Так что ты мне тюльку не трави.
Папулов. Никто ничего не травит. Этого добра на свалках — бери не хочу. А они за него валютой расплачиваются, как известно. Продаю я, заметь, по цене раз в пять большей, даже с учетом теперешних тридцати „деревянных“ за один „бак“. Одни налоги, которые я плачу этому государству, стоимость серебра в контактах окупят.
Щенников. Ладно, все путем. На сколько этот контейнер тянет?
Папулов. Тонны на две. Я уже точно не помню. Второй контейнер поменьше. Получатель — Ливийская Джамахирия, Триполи.
Щенников. В нем что?
Папулов. Медицинское оборудование.
Щенников. Чье производство?
Папулов. Мое собственное, есть у меня… (Конец съемки).»
— Впечатляет, — Ковригин отложил листок в сторону. Двадцать второе июня через шесть дней.
— Абсолютно точно, — подтвердил Мосейкин. — видеозапись сделана вчера утром.
— А расшифровка беседы?
— Тоже вчера. Есть у меня хороший знакомый по имени Юра. Почти совсем глухой, но разговаривать выучился прилично. Я имею в виду, что глухота у него врожденная. Так вот он по губам мне этот диалог и воспроизвел.
— Отлично воспроизвел. Да и съемка, что называется, уникальная.
— Чего тут уникального — ведь мы знали, что встреча планируется.
— Все равно повезло.
— Это уж точно, — согласился Мосейкин. — Все это поплывет по морю из нашего порта, я так думаю?
— Ты правильно думаешь, — кивнул Ковригин. — У нас есть время, чтобы проинформировать В. Д., а у него — чтобы принять меры.
Телевизор был черно-белым. С минуту назад закончилась передача. Виталий Дмитриевич сообщил ведущему и телезрителям, какие средства были спасены областной госбезопасностью от расхищения, от вывоза за границу. Называлась сумма несколько десятков миллионов рублей. Ковригин наверняка знал, что цифры взяты с потолка или еще откуда-нибудь, и с действительностью имеют мало общего. Его обескураживало другое — два папуловских контейнера благополучно уплыли, хотя оставалась уйма времени, чтобы помешать этому. Он известил В. Д. сразу же, а уж какими соображениями руководствовался тот… И тут случилось то, что обалдевшему от жары Ковригину сначала показалось галлюцинацией.
Лиля сказала:
— Коль, а я ведь этого человека знаю. Тон ее был странен, но Ковригин не сразу обратил внимание.
— Какого человека? — машинально спросил он, думая о своем.
— Ну, который выступал только что, заместителя этого… Фамилию я все время забываю.
— Вот как?! — на Ковригина словно холодной водой плеснули.
— Да, — Лиля старалась не смотреть на него. — Я тебе не должна была этого говорить. В-общем, это он мне посоветовал тогда обратиться в твою мастерскую.
— Н-да-а… — протянул Ковригин. — Мир, выходит, тесен.
После паузы он пригладил усы, откашлялся и спросил:
— Так что же — и схема была не настоящей?
— Нет, схема была настоящей. Все было настоящим… Понимаешь, брат, оказывается, письмо написал. Ну, туда… Незадолго до того, как он… умер в домике. Он предвидел, что с ним что-то случится. И вот случилось…
— Так ведь случилось зимой, а тебя вызвали когда?
— В середине апреля.
— И ты сразу пришла ко мне?
— Почти сразу. Дня через три. «В конце концов я ему первый предложил эту игру», — Ковригин вспомнил «пончика» — владельца «Ниссана».
— Коль, — продолжала Лиля умоляюще, — но ты не думай…
— Что я не должен думать? «Ладно, мы с ним профессионалы. Но почему она?..»
— Я раньше тебе хотела сказать. Да все думала, что ты сам знаешь. Ты ведь должен был знать, — она была готова расплакаться.
— Должен, должен, — Ковригин улыбнулся. Он просто заставил себя улыбнуться.
Вовенко сделал шаг в сторону, пропуская к газетному киоску какого-то толстяка в обтягивающей огромное пузо рубашке с темными от пота подмышками. Толстяк все-таки коснулся его локтя животом, и Вовенко, отойдя подальше, брезгливо вытер локоть носовым платком.
— Извините, вы не подскажете, здесь где-то поблизости должен быть дом быта, — высокий худой мужчина с усами словно из пустоты материализовался.
— К дому быта?
— Ну да, мне часы в ремонт надо сдать.
— Ах, да. Сядете на троллейбус пятого маршрута…
— Сяду. А вы сегодня в семь часов вечера должны быть дома, Вовенко, — тихо, но четко произнес мужчина.
— Что?!
— Ничего. В своей городской квартире, не в загородном доме. Охрану-то, я гляжу, сняли. И то дело, нельзя все время столько народу отвлекать.
Мужчина говорил тихо, совершенно невпопад жестикулируя, зачем-то показывая рукой вниз по улице. Вовенко вдруг почувствовал, что ему тоже следует говорить потише.
— Кто вы такой? — спросил он.
— Я вам наносил визит. Ночью. С месяц назад, — мужчина продолжал улыбаться, усы его при этом слегка топорщились. — Мы с вами тогда поговорили. Я вас спрашивал, вы мне отвечали. Это очень хорошо, что вы о нашей беседе умолчали. Для вас в первую очередь хорошо. Итак, сегодня в девятнадцать ноль-ноль в вашей квартире за бронированной дверью. Не советую избегать встречи или приглашать какое-то третье лицо, — мужчина лучезарно улыбнулся.
Ковригин взглянул на часы, потом на окна квартиры Вовенко. Не спеша вошел в подъезд, подошел к лифту. Выйдя из лифта и направившись к двери в квартиру Вовенко, он обнаружил ее закрытой. Ковригин сунул руку в сумку, потом, оглянувшись, локтем нажал кнопку звонка, отступил к лифту. Не успел он сосчитать про себя до десяти, как бронированная дверь распахнулась. Одним длинным, пластичным прыжком Ковригин преодолел расстояние до двери, и Вовенко, не успев даже испугаться, с удивлением обнаружил, что входная дверь захлопнулась, деревянная полированная тоже закрыта, а гость стоит рядом с ним в прихожей и держит у его бока револьвер. То, что это был револьвер, Вовенко успел рассмотреть краем глаза — хотя возможность такая представилась всего на долю секунды, так как незнакомец левой рукой развернул его за плечи, поставив впереди себя и с непонятным весельем сказал:
— Если здесь кто-то еще есть, Владимир Александрович, ты умрешь на секунду раньше меня. Шагай вот сюда, налево. Вовенко прошел в комнату. Странное дело, он почти не боялся. Гость окинул комнату взглядом, развернул Вовенко еще раз, так, что тот вроде сам по себе сел на диван.
— Ну, знакомиться мы не будем, Владимир Александрович, — гость держал в правой руке черный револьвер с коротким толстым стволом, а левой рукой быстро двигал кресло к книжному шкафу сзади от себя. — Знакомиться, говорю, не будем, потому как я о тебе знаю довольно много, тебе обо мне знать неинтересно. Кстати, я предлагаю быть на «ты». Нет возражений?
Вовенко пожал плечами.
— В моем положении трудно диктовать условия, — криво улыбнулся он.
— Значит, договорились. Итак, я не обманывал сегодня днем. Я действительно был здесь однажды ночью…
— Кого вы представляете? — перебил его Вовенко.
— Мы ведь договорились перейти на «ты». Представляю я организацию. Какую, не стану уточнять. В этом направлении я вообще не смогу удовлетворить твое любопытство, Владимир Александрович. Жарко сегодня, правда?
— Жарко, — согласился Вовенко.
— Так вот, ты мне дал информацию о Папулове. Я сразу расставлю акценты. Информация записана на магнитофон. Папулов, естественно, твой голос узнает. Называй это шантажом, или как тебе еще заблагорассудится, но я дам Папулову запись для прослушивания, если ты сейчас не расскажешь мне все о ваших разработках психотропного генератора. Для начала мне хотелось бы выслушать нечто вроде лекции. Почти популярной. То есть, узнать, во-первых, на каких явлениях все это базируется?
— На каких явлениях? — Вовенко положил ногу на ногу, охватил колено скрещенными пальцами рук. Ковригину бросились в глаза его тощие плечи.