— С чего начнем, Олег Федорович? — Фомин посмотрел на него в упор. — С хорошей новости или с плохой?
— Я не знаю, собственно, о чем вообще идет речь, — мощные плечи Папулова, обтянутые тонкой, мягкой материей, поднялись и опустились.
— Вот как? Тогда для начала новость ни плохая, ни хорошая. Нейтральная, так сказать. Но это не значит, что она неинтересная.
Фомин наклонился к столу, щелкнул чем-то невидимым, и сразу пошло, как понял Папулов, воспроизведение разговора. Беседа, очевидно, была включена не с самого начала. Первый голос произнес: «Черняк Григорий Маркович». Второй голос спросил: «Где вы живете?» Далее один голос спрашивал, а голос того, что назывался Черняком, отвечал.
Вопрос. Где вы работаете?
Ответ. Малое предприятие «Руно».
В. Кем работаете?
О. Водителем.
В. Восемнадцатого марта прошлого года, в понедельник, произошла авария на трассе по пути из города в аэропорт. Вы ехали позади машины, которая разбилась?
О. Да.
В. Кто с вами еще был в машине?
О. Саричев.
В. Кто такой Саричев?
О. Это… он из конторы шефа, из главной фирмы.
В. Кто ваш шеф.
О. Папулов.
В. Что за прибор был тогда у Саричева?
О. Устройство… дистанционное.
В. Чем это устройство управляло?
О. Другим каким-то прибором, тем, что в подголовнике размещался.
В. Что это был за подголовник?
О. Это… в кресле водителя, в автомобиле того депутата.
В. Какого депутата?
О. Не знаю, не помню…
В. Значит, вы ехали следом за машиной того депутата — вы и Саричев?
О. Да, ехали. Саричев говорил мне, на каком расстоянии… держаться.
В. И что же тогда случилось?
О. Когда тот… что впереди, подъехал к повороту, Саричев включил…
В. Дистанционное управление?
О. Да, дистанционное управление, и машина, что впереди…
Тут Фомин опустил руку под стол, и диалог прекратился. Папулов отметил про себя, что отвечавший говорил странно протяжно, нельзя было понять, то ли он пьян слегка, то ли засыпает от изнеможения.
— Восемнадцатого марта прошлого года в автокатастрофе погиб депутат Верховного Совета республики Анатолий Шостак. Установлено, что он бросил управление машиной на несколько секунд, находясь в состоянии, похожем на обморочное. Это состояние у него было вызвано генератором электромагнитного излучения, вмонтированным в подголовник кресла водителя. Управлял генератором, дистанционно, тот самый Саричев, который только что упоминался в прослушанной вами беседе. Вы не помните Саричева?
Папулов на несколько секунд задумался.
— Да, помню, — сказал он. — Работал у нас такой.
— Работал? Сейчас, значит, уже не работает?
— Вроде бы. Не могу припомнить, извините. Народу у меня во всех подразделениях не меньше двухсот человек.
— Да, предприятий и филиалов у вас много. Но все-таки, как мне кажется, Саричева вы должны помнить.
Фомин открыл ящик стола и выложил на стол фотографию, где был запечатлен Папулов и еще двое каких-то мужчин. Папулов был обращен к объективу правой стороной, в профиль, он что-то говорил в момент съемки. Мужчина в центре повернул голову к Папулову и внимательно его слушал.
— Вот. Этот, в центре — Саричев.
— Да, кажется, он. Но я не помню, когда это было, чтобы мы вот так стояли вместе.
— Помните, стало быть, что стояли, но не помните, когда.
Фомин положил на стол еще один снимок, отпечатанный с того же негатива, он изображал группу во весь рост.
— Может, конечно, и такое быть, — Фомин спрятал оба снимка.
— Но ведь вы не станете отрицать свое знакомство с неким Ребковцом Семеном Михайловичем.
Папулов настороженно поднял густые брови.
— Ну-ну, Олег Федорович, помните вы его, помните. Близко, правда, вы с ним не сходились. Не тот масштаб, личности несоизмеримы. Хотя, если посмотреть с другого конца — Ребковец выглядит довольно крупной фигурой. Как-никак главный врач областного психо-неврологического диспансера. Он утверждает, что достаточно хорошо знаком с вами. Хотите ознакомиться с его показаниями?
— Нет, зачем же? — влага скопилась на переносице Папулова, под бровями в глазных впадинах, он машинально собрал ее двумя пальцами. — Я не отрицаю, что знаком с Ребковцом.
— И хотя, как я уже сказал, вы близко не сходились с ним, все же Ребковец утверждает в своих показаниях, что достаточно широко сотрудничал с вами. Или с вашей… фирмой. Все-таки прочтите его показания, хотя бы вот здесь, — перед Папуловым на стол легли несколько страниц машинописного текста. По нумерации страниц, он понял, что они извлечены из какой-то папки или подшивки. И то, что номера страниц были двузначными, заставило Папулова прикинуть, сколько страниц вообще могло быть в такой папке или подшивке. Нет, в томе. Это ведь так называется — том дела.
События восьмилетней давности моментально вытеснили все из сознания, заставив настоящее уйти куда-то очень далеко, так что и девушка Инна в квартире, купленной для нее, и автомобиль, оставленный под надзором старшего лейтенанта — все стало не более реальным, чем картинка в журнале. Папулов остался один на один с угрожающей ситуацией, читая очень медленно — у него всегда в моменты опасности появлялось какое-то непонятное, неестественное спокойствие. Строчки проходили перед его глазами, подтверждая предположения и догадки: «И это он должен был сказать, и это скрыть не мог». Он с самого начала знал, что Ребковец, если окажется в подобной ситуации, поведет себя именно так. Все дело в том, что Ребковец в подобной ситуации не должен был оказаться, он, Папулов, сам ему это гарантировал. Поэтому теперь он не злился, не досадовал, не сокрушался. Он искал выход. Однако времени было слишком мало.
— Вы прочли уже… — скорее подтверждение, чем вопрос послышалось Папулову в голосе человека в сером, и он машинально отодвинул от себя листки по гладкой поверхности стола. Папулов почувствовал, что не просто вспотел. Обильная влага пропитала майку на спине и на животе, струйки стекали по шее, щекотали. Но это не вызывало ни раздражения, ни даже ощущения неловкости. «Рабочее состояние, — как определял давным-давно его тренер по борьбе. — Нормальная реакция здорового организма.»
Папулов достал из кармана брюк свежий, хранящий сладкий запах духов «Нина Риччи» платочек, аккуратно вытер им лоб, щеки, шею и ответил:
— Да, прочел.
Его собеседник, словно он такого именно ответа и ожидал, слегка кивнул, спрятал показания Ребковца в стол.
— У вас возникает вопрос: для чего я все это вам показал? — неожиданно добродушно и даже беззаботно как-то спросил Фомин. Настолько добродушно и беззаботно, что Папулов ощутил прилив жара к лицу и легкое покалывание в кончиках пальцев рук.
— Если и возникает, то только внутренне, — с улыбкой ответил он. — Про себя, так сказать. Вопрос, адресованный себе. Здесь ведь вы спрашиваете.
— Это не совсем так, а может быть, и совсем не так. У нас беседа, так что ритуал, где за вопросом одной стороны должен обязательно следовать ответ другой стороны, вовсе не обязателен. Вы ведь не просто глава крупной фирмы, что само по себе вызывает уважение. Вы еще и руководитель партии, правда, не очень многочисленной и влиятельной. Пока. Он взглянул на Папулова. Тот ничего не ответил.
— Да, — продолжал Фомин. — И на период этого «пока» я хотел бы вам посоветовать сменить ориентиры. «Ориентиры — это точное указание на Линника или?..»
— Я не совсем понимаю…
— Вы все прекрасно понимаете, Олег Федорович. Времена меняются, мы с вами на пороге больших перемен. Сейчас, как принято выражаться, канун значительных событий. Но в события надо не вмешиваться, а входить, вы уж поверьте моему опыту. Синхронно входить. Даже революции делаются не силами масс, более или менее многочисленных, и уж никак не волей вождей, а Ее Величеством Историей.
Тут уж Папулов почувствовал себя окончательно сбитым с толку. Тон собеседника и раздражал — профессор, поучающий дилетанта — и подавлял.
— Все меняется, как в калейдоскопе, — продолжал Фомин. — Случись наша встреча при наличии того же… — он сделал обдуманную паузу, — … материала лет десять назад, разговор был бы другим, это я откровенно должен признать. Но… Люди обязаны меняться. Не приспосабливаться к обстоятельствам, нет, но всегда быть на уровне понимания, как выражались в застойный период. Период этот давно прошел, сейчас у нас девяносто первый год, июль кончается…