— Мальчишки в подвале прикованы. В школе.
— Мальчишки? — переспросил Педро.
— Да. Двое. Они подвешены на цепях. Когда началась бомбежка, я нырнул в подвал спрятаться и увидел… Может, вы поможете? Всем не до этого.
— Идем!
— Это их кто-то из местных фашистов, — говорил боец. — Один мальчик без сознания, а второй сказал, что их вчера вечером поймали… А за что — не говорит.
Они гуськом спустились в подвал. Там было сыро и резко пахло плесенью. Свет едва проникал сквозь зарешеченное окно.
Против окна, распластанные по стене — запястья на цепях, вделанных под потолком, — висели двое мальчишек. Педро узнал Пепе и Мигеля, приходивших вчера посмотреть на корриду.
Педро подошел к Пепе и приподнял безвольно повисшее лицо. Хезус то же сделал с Мигелем и приказал бойцу раздобыть лом или какую-нибудь железку.
— Цепи старые, пожалуй, и без кузнеца справимся.
— Пепе! Пепе! Кто вас? — Педро заметил, что мальчик открыл глаза, и от волнения заговорил с ним по-русски. Взгляд паренька постепенно стал осмысленным. — Пепе! Пепе! Ты узнаешь меня? Я — Педро!
— Русо…
— Кто вас распял, Пепе?
— Камарадос…?
— Кто распял вас, Пепе?
— Падре… Падре Салестино…
— Поп? — Педро посмотрел на Хезуса. — Поп?
— Ты же слышишь. Он знает, что говорит. — Хезус чуть выше поднял все еще безжизненное тельце Мигеля. Голова мальчика легла ему на плечо.
По ступенькам в подвал застучали ботинки. Командиры обернулись, ожидая увидеть бойца, но вбежала женщина. Она кинулась к Пепе, обхватила его ноги.
— Мальчик, мальчик мой!
— Мама, — проговорил мальчик, и Педро увидел у него на глазах слезы. Но Пепе сдержался, как и подобает настоящему испанцу.
— Отойди, женщина, — проговорил он. — Я еще не все сказал.
Женщина отошла, прикрыла платком рот.
— Падре Салестино спрашивал, кто мне дал звездочку. Он очень сердился, пообещал, что убьет меня, когда придет настоящая власть. Так он говорил про франкистов. Но я ничего не сказал.
— Ты молодец, — сказал Хезус. — Ты настоящий мужчина, хотя и маленький.
— Неважно, сколько тебе лет, но ты настоящий мужчина, — сказал Педро и, дотянувшись до закованного запястья мальчика, потряс ему руку.
— И Мигель тоже ничего не сказал. Он скоро очнется. Он тоже настоящий мужчина.
— Вы оба отличные мужчины, — сказал Хезус. — Настоящие мужчины и надежда Испании. Я гордился бы вами, если бы вы были моими сыновьями. Но я и сейчас не меньше горжусь, что у других испанцев есть такие сыновья.
В подвал вошли боец и еще один — с молотком и зубилом.
— Я привел кузнеца, — сказал боец. — А вас разыскивают танкисты. Я сказал им, что вы здесь.
Кузнец молча принялся за дело. Педро загородил рукой лицо мальчика, чтобы осколки камня и ржавая пыль не попали ему в глаза.
Надо было сначала расковать Мигеля, — сказал Пепе. — Я бы мог потерпеть.
— Ничего, — ответил Педро. — Сейчас разобьют и его цепи.
И поставил мальчишку на пол. На запястьях Пепе еще болтались обрывки ржавой цепи. Потом был освобожден Мигель. Но он все еще не пришел в себя, и боец взял его на руки.
— Я отнесу. Женщина мне покажет его дом. Вас ждут.
Пепе подошел к Хезусу и, подняв голову, чтобы видеть лицо командира, спросил:
— Вы идете в наступление?
— Да, — ответил Хезус. — Мы погоним фашистов дальше.
— Я не боюсь падре Салестино, — сказал мальчик. — Мне очень хочется, чтобы наши побили фашистов. Всех фашистов.
— Мы все хотим этого, — сказал Хезус. — И я знаю, что ты ничего не боишься.
— Вы идете в наступление?
— Да.
Они вышли из подвала. Впереди шел боец с Мигелем на руках, за ним Пепе с матерью, потом танкисты и кузнец, который по-прежнему молчал.
Прищурившись от яркого солнца, Пепе поднял к виску кулак с обрывком цепи на запястье.
— Салюд!
Танкисты тоже подняли кулаки и ответили:
— Салюд!
Они сели в машину и поехали к площади.
Она была полна. Тут собрались и жители, радостные, возбужденные избавлением, и бойцы батальона Руиса, и анархисты. На террасе кабачка Педро увидел знакомое лицо. Это был Савельев, советник бригады, с которым они вместе прибыли в Испанию. Педро на ходу спрыгнул с машины, подбежал к Савельеву, забыв про всякую «конспирацию»:
— Степан Евдокимович!
— Петр Тарасович!
Обнялись.
Потом еще, держась за плечи друг друга, посмотрели один на другого.
— Не очень ловко получилось, — проговорил Савельев. — Ну да ладно…
За гомоном, стоящим на площади, никто толком не расслышал их да и не обратил внимания.
— Что уж теперь! — сказал Петр Тарасович. — Откуда?
— С комиссаром бригады приехал. Вместе с анархистами, — усмехнулся Степан Евдокимович. — Привезли.
— Откуда же они узнали, что франкисты заняли деревню?
— Педрогесо позвонил в бригаду.
— Это я знаю.
— Ну, комиссар и я отыскали их. Устроили митинг, как у них водится. Комиссар объяснил им, как называется то, что они сделали, оставив участок фронта. Их заправилы из комитета — так вроде называется их руководящий орган — орали на митинге: «Провокация коммунистов!» Но бойцы-то поверили. Вот и явились.
— Да… — Педро покрутил головой.
— Я-то насмотрелся на них еще в нашу гражданскую. Тоже подводили не раз.
— А где комиссар?
— Вон, около пленных. Маленький такой, сухой, видишь? Народ успокаивает. Иначе разорвали бы всех. Восемь часов были фашисты в деревне, а столько напакостили…
Савельев и Петр Тарасович смотрели на толпу жителей, плотным кольцом окруживших пленных.
— Он!
— Вот! Вот этот! Чего глаза прячешь?
— И этот! Он командовал!
— И он! И он!
Руки просовывались сквозь цепь бойцов, охранявших пленных, и тыкали пальцами в грудь, в лица фашистов.
Комиссар по указаниям жителей отбирал среди пленных тех, кого обвиняли в убийстве. Потом поднял руку. Шум стих. Тогда стало слышно, как один фашист кричит:
— Мы пленные! Мы выполняли приказ!
— Вы не просто пленные солдаты. Вы фашисты! Солдаты воюют с врагом, а не топчут насмерть безоружных. Вы не просто выполняли приказ. Мы взяли в плен лошадей. Они тоже служили фашистам. Но они животные. Они не понимают, что служили зверям. А вы сами звери! Может быть, не все из вас звери. Про этих мы не знаем, — комиссар кивнул на группу пленных человек в двадцать. — И верим, что они не делали такое… А вы звери!
— И они! Они тоже делали! Они тоже убивали! — закричал пленный и кинулся в большую группу, надеясь спрятаться. Но его вытолкнули.
— Я выполнял приказ! — ползая в пыли, кричал пленный.
— Тебе напомнить, как ты выполнял этот приказ?
Пленный замолчал.
— Идите! — приказал комиссар пятерым.
— Куда? — Это спросил офицер.
Комиссар махнул рукой.
Против террасы, на другой стороне площади, была глухая стена двухэтажного дома. Солнце стояло сбоку от него, и на площадь падала косая тень здания.
Туда и повели.
Они шли через всю площадь, а жители кричали:
— Смерть! Смерть!
Пять темных фигур остановились у синей стены. В тени нельзя было разглядеть их лиц.
Против них выстроились шеренгой бойцы.
Впервые с того момента, как он приехал на площадь, Педро почувствовал запах прокаленной солнцем пыли, смешанной с пометом животных, запах пролитого и высохшего вина, которым была наполнена терраса, и дух винного погреба, прохладный и острый.
Залп прозвучал нестройно и негромко.
Комиссар поднялся на террасу, но остался стоять у края.
На площади послышались разговоры.
— Тихо! — попросил комиссар.
Толпа недоуменно замолчала.
— Среди нас, — сказал комиссар, — есть человек, который виноват в том, что фашисты захватили деревню. Человек, который отказался защищать ее, когда анархисты ушли. Анархисты пусть поступают так, как этого потребует их совесть. Но этот человек мог защитить деревню и после ухода анархистов.