В первом случае у зрителей активизировалась островковая доля головного мозга (инсула) — доля полушарий большого мозга, которая играет важную роль в зарождении эмоций, а также чувства любви. Когда же добровольцам приходилось рассматривать карикатуры на человеческие тела, эта часть мозга никак не реагировала на увиденное. Человек оставался равнодушен к данным объектам. По мнению итальянских исследователей, они обнаружили саму биологическую основу нашего эстетического вкуса.
Результаты этого опыта перекликаются с известным экспериментом, проведенным в 1990-е годы. Его участников просили моделировать на компьютере женское лицо до тех пор, пока оно не покажется красивым. Взявшись, подобно Богу, творить образ женщины, они увеличивали лоб, уменьшали нижнюю часть лица — до тех пор, пока не получали контур, соответствовавший «золотому сечению». Его неизменно украшали большие глаза, маленький нос, полные губы.
Главный критерий красоты, таким образом, — соразмерность. Мы находим красивым то, что гармонично, исполнено симметрии. Разумеется, чтобы отыскивать ее, не нужно быть g знатоком геометрии. Для большинства людей симметрия означает удвоение. Если одна половина объекта кажется зеркальным отражением другой ее половины, значит, ему присуща симметрия. Красота человеческих лиц непременно связана для нас с зеркальной симметрией. Эти подобие и удвоение, повторение и отражение, слияние двух половин в одно целое прекрасно переданы в стихах Николая Заболоцкого: «Ее глаза — как два тумана, полуулыбка, полуплач… Соединенье двух загадок, полувосторг, полуиспуг…»
Данный критерий поразительно универсален. Мы применяем его не только к лицам любимых нами людей, но и к радуге на небесах и цветам на клумбах, траекториям планет в космическом далеке и памятникам архитектуры, в которые самозабвенно всматриваемся, будь то на фотографиях или въявь. Наша эстетика покоится на соразмерности, как когда-то Земля — на своих китах. В ней явлен залог гармонии, царящей в мироздании. Безобразное, бесформенное страшит нас. Всемогущий Творец не мог снизойти до такого несовершенства. Это противно Его воле.
С незапамятных времен восприятие красоты стало коренной потребностью человека. Умение красиво, гармонично издавать звуки, произносить слова, жестикулировать легло в основу искусства музыки и красноречия, театра и танца. Умение восхищаться красотой приучило нас делить других на «гадких утят» и «прекрасных лебедей». Всматриваясь в окружающий нас мир, каждый из нас невольно становится эстетом.
Еще одно неожиданное наблюдение: кто умеет ценить красоту, тот любит и порядок. Биологи полагают, что, поклоняясь красоте, мы проявляем врожденное стремление наводить везде и во всем порядок, находить хоть какую-то опору в этом хаотическом мире. Мы старательно отстраняем от себя все алогичное, мы боимся случайностей, которые не вольны предсказать, и любых бурных эксцессов, нарушающих так любимый нами размеренный покой. Мы хотим, чтобы мир, в котором мы живем, был ясен, понятен, предсказуем — был идеален, то бишь идеально красив. Мы мечтаем видеть вокруг себя нечто закономерное, правильное — мы инстинктивно боимся нарушения порядка во всем: в ладном течении жизни, в мерном ритме зим и весен, в математической точности человеческих лиц. В этом обустроенном нами мирке мы можем наконец успокоиться — теперь неоткуда ждать внезапной угрозы. Здесь все подчиняется своим правилам — от перемещений фигур, едва различимых у горизонта, до благообразия лиц, приветливо глядящих на нас. Мы чувствуем себя в безопасности, и нам это нравится, мы находим это прекрасным.
Собственно говоря, человек стремится не к красоте окружающего его мира, а к его гармонии, его строгому порядку. Когда окружаем себя красивыми предметами и людьми, мы лишь «магически» пытаемся обрести тот утраченный нами покой, ту прекрасную гармонию. Так цель стала средством, а средство — целью. Мы ищем красоту, мечтаем ее обрести, и тем спокойнее будет на душе, если это удастся сделать.
Но так ли спокойно тем, кто живет под гнетом собственной красоты? Исследование, проведенное Эллен Бершейд из Миннесотского университета, показало, что женщины, которые в двадцать лет были ослепительно хороши, с годами, растеряв свою красоту, хуже приспосабливались к своему новому положению и чаще чувствовали себя несчастливее других.