Я сел, провалился в раздавленное кресло и мгновенно уснул.
29.
Иногда мне кажется, что на самом деле мы никуда не летаем. Что это заговор. Вас возят по полю, трясут и пугают громкими звуками, потом самолёт загоняют в специальный ангар с экранами на стенах и показывают видовое кино; потом снова возят всё по тому же полю и высаживают у другого выхода, где поменяли название. Вы выходите и делаете дела, ради которых нужно совершать странноватый обряд, называемый перелётом. Потом проделываете всё снова, но в обратном порядке. И так.раз за разом.
И сейчас было тоже самое: я вышел из самолёта, стукнувшись лбом о низкий (для карликов делали?) край люка, и обнаружил, что мы никуда и не улетали (а кто сомневался): всё тот же дождь и всё те же прожектора, разве что рядом, люк в люк, стоит что-то отвратное. Вы видели в упор стрекозу? Все эти жвала и коленца? Вот оно и стояло. Я не знаю, что в животном-насекомом-растительном мире означает эта «синильга», но не хотел бы, чтобы она попалась в мой сачок.
(На самом деле знаю, конечно. Знаю-но-нё-скажу. Так забавнее получается, оказывается.)
30.
Скиф развалился в пластиковом шезлонге и делал вид, что он тут один. Остальные шезлонги и столик с белым зонтом опрокинуло ветром. «Синильга» потрескивала, остывая, и воняла горячей керосиновой гарью.
– А как ты тут выдерживаешь днём? - спросил я.
– Пью, - сказал Скиф. - Да и вообще… уже кончается дачный сезон. Скоро на север.
Про «пью» - он врал. То есть он пил, конечно, но умеренно. Меньше всех нас (исключая меня, к сожалению). От полуденной жары (то есть где-то от девяти утра до девяти вечера), а также от ночной прохлады он спасался иным, куда более эффективным способом: под траулером была вырыта довольно глубокая пещера.
Я почти всё знал про это Скифово убежище. Контора не бросает своих на произвол судьбы и по мере сил заботится о них. А чтобы заботиться, нужно знать. Не правда ли?