Со слов П.Ф. Саввина, 49 лет, II Ситтинский наслег Кобяйского района. Записал А.А. Саввин. АЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 46–46 об.
59. Лиса и огонь
Убитой лисице, прежде чем внести ее в дом, завязывают голову платком или укутывают шапкой и потом уже вносят, потому что она враждебна огню и, посмотревши на огонь, не станет попадаться на самострел. Если охотник не встретит на дворе никого, кто бы пошел и дал знать домашним о добыче, то он сам, подошедши к дверям своего жилища, несколько раз медленно стучит в дверь. Хозяйка дома обыкновенно догадывается, в чем дело, и бросает в огонь ложку масла. Потом устраивают пирушку, например, варят саламат или убивают мелкую скотину, а то и большую, смотря по ценности лисицы.
Некоторые охотники снимают шкуру с убитой лисицы ночью после того, как все уснут.
АИВ АН СССР, ф. 22, on. 1, д. 7, л. 213.
60. Лиса и налим
Лиса с налимом[52] жили по соседству. Одна — в лесу, другой — в воде.
Налим говорит:
— Я с лисой побегу наперегонки.
Лиса:
— Ну, и я побегу наперегонки, — говорит.
Суд зверей решил:
— Бегите же.
Итак, побежали, один — водой, другая — лесом. Разбежавшись, обегая озеро, лиса кричит:
— Налим, где ты?
Перед ней на мысе налим:
— Ооп! — отвечает.
Лиса снова бежит. Пробежав, опять кричит:
— Налим, где ты?
Перед ней на мысе:
— Ооп! — отвечает.
Лиса устала, проголодалась, стала изнемогать. Едва не умирая, еле двигаясь, она присела на задние лапы, выпрямилась торчком:
— Налим, — говорит она.
Опять перед ней, на мысе:
— Ооп! — отвечает тот.
Тогда лиса, сказав: «Налим — обманщик», — пошла жаловаться в суд.
Когда она пожаловалась, суд сказал таймень-рыбе:
— Собери своих людей!
По кличу тайменя на мысе собралась уйма щук, налимов, окуней и прочих рыб.
Они сказали суду:
— Вот, мы собрались.
Посмотрели на лису: ни мяса, ни сала нет, к костям кожа прилипла (чего ради сама-то она бегала наперегонки до такого состояния).
Суд сказал:
— О, пожалуй, лиса права. — Затем добавили: — Из такого множества рыб хоть одна, наверное, знает.
Щука, встав, говорит:
— Позвольте мне сказать.
— Ну, говори же, — разрешили.
— Налим перед началом бегов других налимов поставил на мысы, а сам после этого лег.
— Тогда давайте его судить, — решили.
Все проголосовали судить налима. Стали его сечь изо всех сил. Когда его секли, хвост его сплющился, мяса не стало, оно сохранилось лишь у головы.
Налим говорит:
— В будущие века, когда появятся люди и скот, они нигде не найдут у меня съедобного мяса. Чем будут люди питаться, чем пользоваться?
Суд постановил-приговорил:
— Налим говорит правду, — сказал судья. — Таймень, у тебя есть мясо, твоя печень тоже хорошая, от нее жир и масло получаются. Поэтому ты должен отдать свою печень налиму, а печень налима взять себе.
Раз суд постановил, что поделаешь — обменялись.
С тех пор у налима большая голова и большая печень.
Со слов М.И. Эспека, 64 лет, пос. Ессей Эвенкийского национального округа Красноярского края. Записал Н.В. Емельянов в марте 1959 г. [ЯС, т. 1, с. 51–52].
61. Как почернел кончик хвоста у горностая
Это было время, когда все теперешние звери, гады и насекомые уже стали сами собою. Но по количеству их было мало, говорят. В то время теперешний горностай был совершенно голубой с темно-рыжим оттенком.
Неожиданно наступила лютая, трескучая, холодная зима. Все звери знали, что посреди леса жил в деревянном доме старик Заячий Желудок. С шестка старика никогда не сходила кипяченая вода для питья.
Горностай, умирающий от голода, поднялся на дымовую трубу и сидел, греясь. В тепле ему захотелось спать, он задремал. Старик, входя в дом, хлопнул дверью. Испугавшись этого шума, горностай сорвался в трубу и шлепнулся в кипящую воду. Услышав вопли горностая от сильного ожога, старик Заячий Желудок вытащил его; горностай стал голеньким, еле душа держалась в теле. Одинокий старик, стараясь найти компаньона, стал за ним ухаживать, оберегать его. Горностай, как и всякое животное, вскоре ожил, поправился. А темно-рыжий цвет исчез. Зато выросла белоснежная шерсть без единого пятнышка, и стал горностай белым, как молоко.
Старик и горностай прожили вместе довольно долго. Горностай ел готовое из добычи старика. Однажды старик открыл ящик с маленьким запасом масла, который он очень берег, и увидел следы зубов, давно уже изгрызших почти все масло. Старик рассердился так сильно, словно в него вселился некто с кривыми рогами[53], разум его помутился, словно каша. Подумав, он сделал вид, что уходит на охоту, а сам остался, спрятавшись за деревом. Горностай, вытянув шею, посмотрел в разные стороны, а потом залез в ящик и стал догрызать оставшийся маленький кусок масла.
52
«
53