Каким-то образом он выжил, и члены полевой исследовательской группы стали родителями беспомощного чужого детеныша примата. Мы дали ему имя Муки в честь musmuqui, что на перуанском испанском означает ночную обезьяну, и задались вопросом, что же, черт возьми, с ним делать дальше. Непрекращающиеся крики Муки давали нам некоторое представление о его нуждах, и вскоре он поселился на наших головах.
Наиболее спокойным Муки был, когда цеплялся за копну чьих-нибудь волос, что делало перспективу приучения к горшку особенно обременительной. Он довольно мирно спал на чьей-нибудь голове в течение дня, так что было легко забыть, что он вообще там находился, пока человек не наклонялся и не вспоминал, что у него на голове начавший кричать и, вполне вероятно, писать детеныш обезьяны, цепляющийся за него. Ночью Муки превращался в совершенно другого зверя. Он становился все более возбужденным, и нам приходилось по очереди нянчиться с гиперактивной ночной обезьяной. После того как он пробыл на станции пару недель, обязанности ночной медсестры легли на меня. Вот что я записала в своем дневнике на следующий день:

Мне приходится спать на животе, чтобы Муки мог уютно устроиться у меня на затылке под моими длинными волосами. Он просыпается 4–5 раз за ночь, чтобы попить молока: забирается ко мне на лицо и потирает мое ухо. После кормления он должен пописать и покакать, но не всегда принимает во внимание, что для этого нужно покинуть пределы моей кровати. Он предпочитает возвращаться к моим все более и более напоминающим воронье гнездо волосам. Как правило, ночью он становится смелее – исследует, бегает по моему телу и лихорадочно лазает по сетке от москитов. Его активность достигает пика около четырех утра и заключается в том, что он изо всех сил трет мои уши и изучает волосы. Этим утром я выгляжу как Роберт Смит из рок-группы The Cure.

Согласно Дарвину, все это должно было стать моей второй натурой. Должен был пробудиться материнский инстинкт и превратить меня в интуитивно мудрую и самоотверженную медсестру. Но правда в том, что этот опыт оказался для меня чрезвычайно тяжелым – я чувствовала себя раздраженной, измученной и не горела желанием повторять это печальное испытание, хотя бы ради моих оскверненных испражнениями волос. В то время мне было тридцать девять, и я мучилась вопросом, стоит ли мне самой заводить детей. Моя ночь с Муки только укрепила подозрение, что я происходила из длинной линии не особо заботливых женщин. Если и существует такая вещь, как материнский инстинкт, то я почти уверовала в то, что у меня его нет.
Миф о материнском инстинкте
Самки животных долгое время воспринимались исключительно как матери, как будто никакой другой роли для них не существовало. Материнство – эмоциональная тема, синонимичная заботе и самопожертвованию, и как таковая пронизана заблуждениями, наиболее фундаментальным из которых является то, что все самки рождаются матерями по своей натуре, они изначально наделены этим мистическим материнским инстинктом, который заставляет их без усилий интуитивно понимать все потребности своего потомства.
Наиболее очевидный изъян этой идеи заключается в том, что, согласно ей, забота о детенышах является исключительно обязанностью самки. Мать Муки кормила бы его грудью каждые несколько часов. Но после очередного кормления она бы прогоняла его, совершенно несентиментально кусая за лапы или хвост и заставляя его отца брать на себя роль основного родителя и таскать Муки 90 % времени.
Самоотверженный уход за детьми, демонстрируемый отцами ночных обезьян, по общему признанию, не является нормой среди млекопитающих (лишь у одного из десяти видов можно наблюдать прямую заботу самцов о детенышах). Это объясняется тем фактом, что самки плацентарных млекопитающих физически отвечают как за высиживание, так и за кормление своих детенышей, что не позволяет им уклониться от ухода за потомством. У самцов млекопитающих могут быть соски, но только у самки они вырабатывают молоко, за несколькими примечательными исключениями: два вида фруктовых летучих мышей, некоторые инбредные домашние овцы и несколько выживших военнопленных времен Второй мировой войны.[32] У многих лактация длится гораздо дольше, чем беременность, и привязывает их к родительским обязанностям на месяцы, если не на годы (например, известно, что орангутанги кормят грудью в течение восьми или девяти лет). Эта ответственность долгое время рассматривалась как ограничение для самок: дорогостоящее энергетическое препятствие, которое ограничивает доступные им жизненные стратегии. Самцы млекопитающих, напротив, могут все бросить в любой момент после оплодотворения и тратить свою энергию на размножение с несколькими самками и борьбу с другими самцами.
32
Великий биолог-эволюционист Джон Мейнард Смит однажды задумался над вопросом, почему нет ни одного случая лактации у самцов. Может ли эта явно эклектичная группа самцов, производящих молоко, быть самыми высокоразвитыми «новыми людьми» на планете? Томас Кунц и Чарльз Фрэнсис впервые обнаружили кормящих самцов фруктовых летучих мышей (