Эта история о расширении прав и возможностей самок резко контрастирует со знакомым патриархальным повествованием о жизни приматов, в котором деспотичный самец шимпанзе бьет себя в грудь и терроризирует общество грубой силой – популярная социальная модель для наших собственных предков. Такое доминирование самцов считается основным положением теории полового отбора Дарвина – побочный продукт конкуренции самцов за самок, в результате которого выбираются крупные, агрессивные, вооруженные самцы, которые затем могут пользоваться своей физической силой, чтобы подчинять себе более мелких, пассивных самок.
В результате доминирование самок долгое время считалось редкостью среди млекопитающих. Матриархи пятнистой гиены и голого землекопа, с которыми мы уже встречались в этой книге, развили значительное преимущество в размерах, что позволяет им изменить «естественный жизненный уклад» в теории Дарвина и одолеть самцов. Однако лемуры практически не проявляют полового диморфизма в размерах. Так как же «слабый пол» стал правящим классом? И чему может научить нас общество лемуров с точки зрения происхождения и динамики власти у других приматов, включая нас самих? Я совершила паломничество в выжженную солнцем глубинку южного Мадагаскара, чтобы это выяснить.
Мадагаскар – вторая по величине островная страна на планете и, несмотря на богатые природные ресурсы, одна из беднейших: три четверти населения живут менее чем на два доллара в день. Эти факты делают поездку туда нецелесообразной для тех, кто постоянно спешит. На карте расстояние от прибрежного города Морондава до исследовательской станции Анкоацифака в национальном парке Киринди Митеа на отдаленном и засушливом юго-западе страны представлялось немногим больше сорока километров. Как опытный путешественник по Африке, я предполагала, что мой путь займет около двух часов. Это предположение оказалось слишком оптимистичным. Как только мы покинули сонный прибрежный городок, поездка превратилась в экстремальный эпизод «Высшей передачи».[37]
Рандзи, наш водитель, был спокойным как слон, пока мы скользили по бесконечным мелким белым песчаным руслам рек, заменяющим дороги. Порой он покидал нашу полноприводную машину без объяснения причин – мы знали всего несколько слов по-французски, и наши акценты были совершенно несовместимы – и отправлялся пешком в слепящий знойный туман, чтобы проверить, нет ли пятен тонущего песка. Единственным другим транспортом, который мы видели, была случайная ветхая деревянная повозка, запряженная парами сильно побитых и потрепанных жизнью зебу. Мы никогда не переходили на вторую передачу – наш черепаший темп еще больше замедлялся из-за многочисленных «дорожных сборов»: на примитивных блокпостах стояли предприимчивые местные жители племени везо (лица женщин были покрыты кремово-желтой мякотью древесной коры, чтобы защитить их от палящего солнца) и требовали мизерные суммы денег, чтобы пропустить нас.
Мы продвигались очень медленно, но я была в восторге от этого приключения. Так было до тех пор, пока мы не заблудились и я временно не потеряла свой bonne humeur.[38] Меня предупреждали о том, чтобы я не ездила ночью – не из-за коварных «дорог», а из-за угрозы бандитов. Угон скота – образ жизни в этих краях, а бандитизм – один из немногих карьерных путей, доступных в этой малонаселенной полупустыне. Телефоны не ловили, карты не было, да и дорогу в наш крайне отдаленный пункт назначения спросить было не у кого. Из-за языкового непонимания я не была уверена, что Рандзи вообще знал, куда нам нужно добраться.
У меня не осталось воды, и как раз в тот момент, когда я подумала, что, возможно, мне придется начать собирать свои слезы для экстренной регидратации, мы добрались до полевой станции в конце длинной красной песчаной дорожки, окруженной пыльным и с виду мертвым лесом. Станция оказалась маленькой – деревянная хижина, служившая кухней, и пристройка, которая выполняла практически все остальные функции, но все-таки она была больше, чем те, что мы видели за последние несколько часов. Появление женщины лет сорока, одетой в весьма практичную одежду, говорившую о полевых изысканиях, очень меня обрадовало. Это была моя хозяйка, доктор Ребекка Льюис, адъюнкт-профессор биологической антропологии в Техасском университете в Остине и ведущий эксперт по вопросу доминирования самок у лемуров.