— Я знаю, Бравик. Я вела себя по-дурацки, когда мы разводились… Навыдумывала бог знает чего.
К ним подошел Милютин.
— Оль, мы с Юлькой поедем. Тебя отвезти?
— А тебе по пути? Я к родителям, на Преображенку.
— Да куда угодно.
Милютины перецеловались со всеми, Сережа прихватил Гену за шею, обнял, сказал, дыша водкой в ухо:
— Увидимся.
Юля обняла Лободу, потом Бравика, Никона, и сказала:
— Памятник будем ставить. Надо, чтоб простой обелиск из черного камня.
— Юльк, разберемся… — Милютин за локоть оттянул жену от Никона. — Еще будет время.
Милютины вышли на лестничную площадку. Марина клюнула Ольгу в щеку, погладила по волосам и сказала:
— Я тебе позвоню завтра, а в выходные подъеду.
Никон спросил Бравика:
— Хочешь его фотки скачать?
— Да. Еще хочу познакомить Ольгу с Ковалевым.
— С кем?
— Юрист. — Бравик сел к журнальному столику. — Опытный юрист.
Никон налил водку, подал рюмку Бравику. Тот понюхал, сделал маленький глоток и поставил рюмку на столик.
— Ему можно доверять. — Бравик взял сигарету. — Дай зажигалку.
Никон поднес огонь, Бравик прикурил и сказал:
— Он прекрасно знает все нюансы.
— Ты про квартиру?
— Да.
— Твой больной?
— Жену его оперировал осенью. Он много лет проработал в прокуратуре, порядочный человек, здравый. Вовка за квартиру до конца не расплатился. Там все может повернуться по-разному. А квартира должна отойти Вите при любых обстоятельствах.
— Разумно, — сказал Никон.
Марина уложила Катю спать в комнате Васена, Гена заварил чай, потом Никон вызвал такси, они с Бравиком спустились к подъезду. Остро пахло тополиными почками, из окна второго этажа неслось: «Ле-е-ето, ах, ле-ето! Лето звездное, громче пой!..»
— Черт… — Бравик похлопал по карманам. — Вот растяпа…
— Забыл что-то?
— Футляр от очков.
— Поднимись.
— Ладно, в другой раз.
— Позвони Генке, он вынесет.
Бравик вынул из кармана телефон, нажал кнопку, на дисплее высветилось «контакты». Бравик нажал два раза, поднес телефон к уху. Слышались длинные гудки, ответа не было. Бравик посмотрел на дисплей и сжал губы. Над строчкой Гена, дом. была строчка Гаривас, сот. Бравик по ошибке набрал Гариваса.
— Не отвечает? — спросил Никон. — Не слышит, наверное. Позвони на городской.
Из-за угла выехал «рено» со светящимся коробом на крыше.
— Потом заберу, — сказал Бравик.
Когда свернули с Балаклавки на Чертановскую, Бравик спросил:
— Никон, а что стало с вещами?
— Вам к Битце потом? — сказал таксист.
— Да. Одного сейчас высаживаем вон там, за светофором. А потом, пожалуйста, опять на Балаклавку. А его, — Никон кивнул на Худого, — в Ясенево, на Тарусскую.
— Лобода что-нибудь говорил про Вовкины вещи? — сказал Бравик.
— У вас курить можно? — спросил таксиста Худой.
— Кури, — разрешил таксист.
— Не было никаких вещей, — сказал Бравику Никон. — Салон весь выгорел.
— Вот сволочи… — зло сказал Бравик. — Мародеры паскудные. Ублюдки.
— Ты чего?
— Какой-то гад спер его телефон. — Бравик тронул Худого за плечо. — Дай дернуть.
Худой, не оборачиваясь, подал сигарету, Бравик затянулся и вернул. Машина встала за светофором.
— До завтра, — сказал Бравик и открыл дверь.
— Давай, — сказал Никон.
— Пока. — Худой протянул Бравику полупустую пачку «Мальборо». — Бери, у меня еще есть.
Через несколько минут Бравик сел на скамейку возле своего подъезда, порылся в карманах плаща, вынул телефон и посмотрел «исходящие». Последним был «Гаривас. сот». Бравик вызвал его и услышал: «This number is switched off. Please call later».
«Вынули симку, сволочи», — подумал он.
День второй
В пять часов Бравик вышел из вестибюля «Спортивной». Капал мелкий дождь. Бравик достал из кармана плаща берет, надел и зашагал к Усачевке. Он зашел в один из подъездов, поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открыла Ольга.
— Здравствуй, Оль, — сказал Бравик и вытер подошвы о половичок.
— Здравствуй, Бравик. Проходи. Там дождь?
— Да, моросит.
— Чаю выпьешь?
— Нет, спасибо.
Бравик снял ботинки, надел тапочки и прошел в комнату, обставленную просто и небрежно: письменный стол с двумя тумбами, кресло, журнальный столик с массивным основанием и грубой, искусственно состаренной столешницей, стеллажи с книгами, виниловыми дисками и проигрывателем «Филипс», самодельные полки из ошкуренных проморенных досок с коричневыми пятнами сучков. Всюду — на полках, столе, подоконнике — стояли оплавленные свечами бутылки из-под скотча. Над притолокой висел запаянный в пластик сувенирный плакат с панорамой Манхэттена.