— И шмотки поменяй тоже, — я подергал ее за рукав разноцветной олимпийки. Точно такая же, как у ее «подруги» Нади. Может это она и дала поносить. — Джинсы есть у тебя?
— Есть… — насупилась Лариса.
— Вот и надевай джинсы и футболку, — сказал я. — Сейчас какую-нибудь рубашку тебе еще из своих выберу.
— Что еще за требования? — возмутилась сеструха.
— Ты оделась как гопница, — я подмигнул. — А идешь на тусовку неформалов. Чуешь, к чему я клоню? Так что давай, меняй прикид, а я пока посуду помою и записку родителям оставлю, что это я тебя забрал. Чтобы не потеряли.
Глава 3
Я стоял, подпирая стену, и смотрел, как народ рассаживается прямо на полу. От ощущения дежавю меня спасало только то, что сейчас я в лицо знал практически каждого из зрителей. Каждому ведь я сам билеты продавал. А компашку художников Шутихина я помнил с прошлого раза.
Кроме того, в этот раз мы приехали заранее, я, Лариска и музыканты. Сеструха всю дорогу была притихшей, иногда сжимала мою руку от переизбытка чувств. И когда мы приехали в «нехорошую квартиру», чтобы забрать оттуда «Папоротник» и отвезти их в студию, и когда все они и Шутихин с его лысым-бородатым приятелем, сидели на кухне, курили и вели высокодуховные разговоры, обсуждая поэму Венички Ерофеева «Москва-Петушки». Я поглядывал на Ларису, которая молча сидела в углу дивана, вцепившись в подлокотник. Она с круглыми глазами ловила каждое слово из художественного кружева, которое плела в своем разговоре творческая интеллигенция. От меня все эти рассуждения про бухло, ангелов и путь к богу через пьянку были с одной стороны бесконечно далеки, с другой — слушать их мне нравилось. С таким огнем все говорили. С такой экспрессией. Философия, скрытые смыслы, вот это все. Сам я сегодня в разговоры высоким штилем не лез. По-быстрому решил организационные моменты, узнал, что Шутихин снова намерен устроить афтепати для своих после концерта, и что Сэнсэй уже об этом в курсе. И что ночью, в частности, будет обсуждаться вопрос о дополнительных концертах «Папоротника». Ну, раз уж случилось, что ребята здесь будут еще несколько дней, как-то глупо упускать такую возможность. Тут я, ясен пень, навострил уши. Потому как в разговоре промелькнула еще какая-то концертная площадка, про которую я раньше не слышал. А значит это еще один потенциальный пункт в мою записную книжку.
— Вова, — шепотом сказала мне на ухо Лариса. — Мне кажется, что я сплю…
— Это тебя разговоры творческой интеллигенции усыпили? — усмехнулся я.
— Ой, да ну тебя… — фыркнула Лариса. — Просто тут все… по-другому. Такие люди интересные, такие темы…
— Ты главное не проникайся этой высокой философией, — я подмигнул. — А то потом запаришься от хронического алкоголизма лечиться.
— Паааапрашу! — встрял в наш занимательный диалог сидящий рядом со мной Шутихин-старший. — Не следует путать приземленный алкоголизм с высокодуховным возлиянием, как инструментом познания самого себя!
— Вот видишь, я же говорил, — я толкнул Ларису локтем в бок. — Ты как вообще? Не скучно тебе?
— Кажется, что мне никто не поверит, что я сидела с Сэнсэем на одном диване.
— Ага, то есть то, что ты с ним в троллейбусе ехала на задней площадке, а до этого еще бегала на кухню, чтобы для него чайник поставить, никого не удивит, — я засмеялся.
— Ну Вооова! — Лариса спрятала лицо в ладони.
«Ну вот ее уже, кажется, и не парит та фигня с мудаком-соседом, — подумал я. — Это хорошо. Ей в школе, конечно, припомнят, но под ворохом новых впечатлений это будет не так болезненно». Переодетая в джинсы и мою клетчатую рубашку сестра визуально отлично вписывалась в эту компанию, даже не скажешь, что час назад она была одета в короткую юбку с олимпийкой, а в волосы были вплетены шнурки от ботинок.
— Это такие странные взрослые, — снова прошептала мне на ухо Лариса. — Я таких раньше не видела.
— Мир велик и разнообразен, — философски заметил я.
Потом наши неспешные посиделки на кухне закончились, потому что начали собираться зрители. Дверной звонок трезвонил практически без перерывов, гора обуви в прихожей становилась все выше. И когда я в следующий раз зашел на кухню, моя сеструха уже не сидела, сжавшись в скромный комочек в углу дивана, а горячо спорила с одним из патлатых музыкантов «Папоротника». Что-то про скрытые смыслы «Мастера и Маргариты».
— И снова здравствуйте, — Сэнсей занял свое место в центре студии на стуле с высокой спинкой. Погладил нежно свою гитару. Оглядел сидящих на полу зрителей. Подмигнул мне. Я стоял позади всех у стены, готовый, в случае чего, открыть дверь и впустить опоздавших. — Эх, любимая моя новокиневская публика, вот уж не гадал, что так скоро увижу вас снова. И чрезвычайно рад такой оказии.