— А потом куда он делся? — спросила одна из девушек, кажется, Люся.
— А потом я проснулась, — вздохнула Наташа. — И поняла, что никакого высокого мальчика не было. И что меня выгнали из студии.
Наташа замолчала.
— И что было дальше? — потормошила ее за локоть Люся. Да, это точно была Люся, когда она лицо ближе к свече подвинула, я в этом убедился.
— Я не пошла в студию, — сказала Наташа. — Потому что я же знаю, что никакого партнера мне там не нашлось бы. И с тех пор не люблю бальные танцы.
— А если бы там был тот мальчик? — сказала еще одна девушка. — Такой высокий, что все другие девочки смотрятся рядом с ним карлицами. А ты не пошла. Получается, сердце ему разбила.
— Да и наплевать, — едва заметно уголками губ улыбнулась Наташа и в этот момент стала еще больше напоминать самку богомола.
В этот момент к свечке потянулось сразу две руки, а сидящий рядом Бельфегор заерзал и ткнул меня в бок.
— Что? — шепотом спросил я.
— Расскажи им про Лену, — в самое ухо прошептал он. — Вот все обалдеют тогда!
Глава 2
Проблема тихой вечеринки в том, что шепотом на ухо сказать не получится, все равно все услышат. Я даже возразить ничего не успел, как мне сунули в руки свечку. Расплавленный парафин тут же обжег пальцы, пламя задергалось.
Про Лену, значит.
Ладно, пусть будет про Лену.
— Просыпаюсь я как-то с жутчайшего бодуна, — начал я, бросив на Бельфегора ехидный взгляд. Наверняка он не эту историю имел в виду. — Настолько жуткого, что я даже имя свое не сразу вспомнил, не говоря уже о том, что вообще было прошлой ночью. И в рамках, так сказать, возвращения памяти, обшариваю свои карманы. Ну, мало ли, найдется какая-нибудь подсказка, которая тьму моей амнезии рассеет. Имя по паспорту вспомнил, по ключам — домашний адрес. И там еще записка была, которую я хрен знает когда написал. Признание в любви какой-то Лене. Почерк мой, а вот кому писал — не помню, хоть тресни. И имя такое… знаете… Лена. У меня знакомых Лен — штук восемь. Или даже больше. У всех ведь так, правда?
Народ тихонько захихикал.
— Первой мыслью было — просто выкинуть эту бумажку, — продолжил я. — Подумаешь, что-то там себе нафантазировал по пьяной лавочке. Но как назло я в этот день рассказал про эту записку одному хорошему знакомому. Большому философу и знатоку человеческих душ. А он взял меня за грудки, в глаза заглянул и говорит: «Ты что, с ума сошел, такими знаками разбрасываться? А вдруг это твоя судьба⁈» Короче, разговор был долгий, половину я не понял, но резюмировал он так: «Если у тебя провал в памяти, значит в этот момент твоим телом управляло твое подсознание, самое, что ни на есть нутро души. Где живут наши настоящие желания». И раз это подсознание любит эту самую Лену, значит я просто обязан выяснить, которую. Загрузил, короче. Потому что хрен вот так просто это выяснишь, записку-то я не отправил. То есть, спросить словами через рот — не вариант. Откуда мои знакомые Лены могут знать, что там мое выпущенное на прогулку подсознание себе навыдумывало? В общем, я решил, что нужно с каждой встретиться. И если этому моему подсознанию так важна эта конкретная Лена, оно найдет какой-нибудь способ подать мне знак.
«Дальше не придумывали, импровизируй», — подумал я, переводя дыхание.
— В общем, логика подсказала, что круче всего было бы назначить каждой Лене свидание, — продолжил я. — Сходить в кафе или что-то такое. Вот только карманы подсказывали, что в кафе я могу разве что на пороге предложить посидеть. Так что пришлось импровизировать. Первая Лена устроила мне скандал с истерикой. Да еще и такой, что я понял, что если подсознание сейчас что-то вякнет, я ему с ноги пропишу. Вторая Лена… Ну, в общем, это тоже оказалась не она. Потом я назначил, было, встречу третьей Лене, но по дороге познакомился с Евой и отвлекся. Так что остальных Лен я так и не проверил. А вчера внезапно приехала еще одна Лена…
— Со всех сторон обложили! — драматично прошептал Боржич.