Ни слова не говоря, я передал газету Дэне, указывая на заметку. Прочитав написанное, она глянула на меня широко распахнутыми глазами.
— Я не могу этого так оставить, — сказал я. — Возможно, туг поработал Сэмми.
— Но… ведь ваш багаж…
— Дэна, вы отправляйтесь в Нью-Йорк, там и позаботитесь о моих вещах. А я разберусь с этим делом и приеду.
— Но ведь я обязана все время быть с вами.
Я взял ее за запястья и слегка сжал их.
— Вам надо лететь в Нью-Йорк. Вы ведь не маленькая девочка, и мне ничего не нужно вам объяснять. Мы с вами и так… много времени потеряли.
Она поймала мой взгляд и беззвучно повторила последнее слово. Черты ее лица смягчились, она сразу стала выглядеть моложе.
— Благодарю вас, — торжественно произнесла она. — Премного вам благодарна, Трэвис, за то, что просветили меня насчет потери времени.
Желая показать ей, что разговор закончен, я отвернулся со словами:
— Ваша шефиня ждет вас. Так что давайте — вперед.
Она пробормотала, что ей надо, мол, сдать мой билет, и исчезла в толпе. Я проводил ее глазами, и на мгновение в моем мозгу возникло нелепое и недостойное сравнение ее порыва с тем моментом в поведении тарпона[9], когда Он набирает скорость для последнего величайшего головокружительного прыжка, и ты видишь, как он взвивается вверх и, достигнув неимоверной вышины, в последний раз резко щелкает челюстями, отчего у тебя душа уходит в пятки. Впрочем, и метафора-то неточная. И с чего это я превратился в радетеля за охрану природы? Надо просто попрощаться, и пусть все идет своим чередом.
Я ждал уже довольно долго. Объявили посадку на ее рейс. Я направился к турникету, но Дэны нигде не было видно. Подошел к регистрационному окошку, попросил проверить список пассажиров. Господи, как же медленно они это делают! И вот наконец слышу: «Сэр, но мисс Хольтцер сдала свой билет прямо перед объявлением посадки». Меня обуяли страх, тревога, гаев. Слишком небрежно я вел это дело, слишком самонадеянно, и, могло статься, ловкий и коварный враг выскочил из тени.
Словно во сне, я метался в поисках моей девушки в зеленом. И нашел ее — увидел сквозь стеклянную витрину магазина мужской одежды. Я буквально влетел туда. С ней занимался клерк. Она поглядела на меня как-то испуганно и виновато, но тут же, собрав все свои силы, непринужденно произнесла:
— Дорогой, говорила же я, что забуду твой размер рубашки! Сколько неудобств причиняет потеря багажа! Такие тебе подойдут? Они из немнущейся ткани; двух нам, пожалуй, хватит, как считаешь? Но какой у тебя размер, милый?
— Сорок третий, — покорно отозвался я.
— Дайте, пожалуйста, две сорок третьего размера. Ты не возражаешь, если мы еще купим тебе вот эти эластичные носки? И шорты, ладно? Нет-нет, заворачивать не надо, я прямо так все положу. — С этими словами она взгромоздила на прилавок небольшой дешевенький чемоданчик. Пока она укладывала покупки, я мельком заметил лежащие там предметы женского туалета и кое-какую косметику. Она заперла чемоданчик и, стоя в ожидании сдачи, сообщила мне:
— Наш рейс минут через двадцать пять.
Взяв чемоданчик, я отнес его в зал ожидания; отыскав укромное местечко, поставил на пол и повернулся к ней со словами:
— Ты что — рехнулась?
Она вцепилась в мое запястье сильными и совершенно ледяными пальцами, подняла глаза и проговорила:
— Все в порядке. Нет, правда. Все в порядке.
— Но…
— Получить обратно багаж я не смогла — он уже на борту. О нем позаботятся в Нью-Йорке, Трэв… Я ведь уже не ребенок.
— Но ведь…
— Помолчи, дорогой. Ради Бога, помолчи. Ты что, хочешь, чтобы я тебе все разжевала? И не смотри на меня как парализованная мышь. Скажи, что ты рад. Ну скажи хоть что-нибудь!
Кончиками пальцев я провел по ее щеке, погладил ее черную как смоль бровь.
— О’кей. Что-нибудь скажу.
— О Боже! — Она закрыла глаза и вздрогнула. — Я ж ни на что не претендую, Трэв. Ничего такого. Как бы то ни было…
— Как бы то ни было…
— Ты только не смейся.
— Ты же сама все прекрасно понимаешь.
Я уловил выражение испуга на ее лице.
— Трэв, может, я совсем не то, что тебе… Может, ты никогда всерьез… Просто был со мной любезен, а сейчас…
— Ты все прекрасно понимаешь. Помолчи, моя хорошая.
— Я послала в Нью-Йорк телеграмму.
— В которой мило извинилась за задержку?
— Ах, да к черту все это! Мы с тобой ведь никогда по-настоящему не целовались. И у меня коленки дрожат. Дорогой мой, прошу тебя, отведи меня куда-нибудь — мне просто необходимо выпить.