Однако же судья Джилеад, и это является историческим фактом, использовал свое положение, свой достаточно острый ум, свои деньги и все силы, которые удавалось собрать, на поиски молодых и грудастых спутниц. Несмотря на изрядно седую бороду, он добивался успеха там, где ничего не получалось у более привлекательных и остроумных охотников, и лишь потому, что он был серьезен и настойчив. Ну… можно еще упомянуть, что всю моральную вину за аморальную связь он брал на себя. Женщинам это нравилось.
Так вот, миссис Джилеад, его жена с двенадцатилетним стажем вместе с ним подошла к выходной двери и улыбнулась снисходительной насмешливой улыбкой своему невинному бородатому ребенку. Бывало, ей хотелось, чтобы он был более страстным, не таким уж хладнокровным дитятей, но у кого, скажите, есть полная гармония в браке?
— Ты такой ученый, — сказала она сейчас своему мужу. — И так мало знаешь о мире — это очаровательно.
Он легонько мазнул ее по лбу своей двурогой бородой и только сейчас заметил, что она в шляпке — вернее, в голубом берете. Очень эстетично, вполне интеллектуально.
— Куда ты собралась? — поинтересовался судья.
— К тебе в суд.
Он удивленно вскинул брови.
— Думаешь, я пропустила бы слушание по делу мистера Вули? Как плохо ты знаешь женщин!
— Хорошо, — согласился судья Джилеад, не зная, что принесет ему этот процесс.
Зал суда располагался на первом этаже мэрии в Гражданском центре. Все здесь казалось старым, как и свойственно любому судебному помещению. Пахло чем-то муниципальным. Характерный запах государственных учреждений во всех частях этой планеты — смесь запахов цемента, хлорной извести, человеческого пота, пыльных бумаг и ленивого безразличия, запах остановившейся жизни.
Для судьи Джилеада его работа была его работой. Если бы он верил в правосудие, то давно оставил бы скамью. Но он не был плохим человеком. Ближние не вызывали у него ненависти. Напротив. Так что он старался освободить всех, кого приводили на его суд, за исключением обвиняемых в жестокости к детям и животным — вот чего он не переваривал.
Стол судьи располагался на платформе в одном конце зала. Он открыл свою — предназначенную именно для него — дверь и прошел к столу. Его жена уже сидела в середине первого ряда. Участники и зрители процесса также заняли свои места.
Полицейский прокричал что-то, все встали и опять сели, когда сел судья Джилеад. Судья прочитал бумагу, лежавшую перед ним. Взглянул на начальника полиции Уильямса.
— Ну?
— Чарли Уайт, — вызвал Уильямс. Чарли Уайт, запойный пьяница, встал и уставился на судью, а тот скороговоркой зачитал обвинение: бродяжничество, сопротивление при аресте и так далее. Виновен?
— Виновен, — согласился Чарли Уайт.
— Тридцать дней, — решил судья Джилеад. — Условно. Иди домой, Чарли. Твоя верная жена ждет тебя.
— Вот этого я и боюсь, судья, — вздохнул Чарли. Он уже не первый раз представал перед этим судом. — Спасибо, судья, — поспешно добавил он.
— Уходи, — отмахнулся от него судья Джилеад. — Следующий?
Дальше шла такая же мелочевка, и судья всех отпускал. Клерк, полицейские и завсегдатаи этого зала отметили, что настроение у него не такое веселое, как обычно. Может быть, из-за жены, которая сидела прямо перед ним, настежь распахнув глаза, а может, потому, что его беспокоило предстоящее дело Вули.
А Вули тоже свдел в переднем ряду, под присмотром полицейского. Время от времени судья Джилеад поглядывал на него с видом человека, который пытается поверить своим глазам. Они были знакомы много лет. Они принадлежали к одним организациям, включая пожарную команду, но ничто, известное судье о мистере Вули, не могло подготовить его к этому происшествию — скандалу в турецкой бане…
А голова мистера Вули была занята чужими мыслями. Да и как иначе, если он сидел совершенно трезвый. Из мешанины приглушенных голосов мистер Вули случайно выхватил жаркую мысль судьи Джилеада: «Крохотулька не такая уж высокая, не больше пяти футов десяти дюймов…[2] Интересно, ее муж ложится с ней в постель…» Затем Вули услышал мысли жены Джилеада, она была недовольна мягкими приговорами, которые выносил ее муж.
Мистер Вули знал, кого судья называет крохотулькой. И не только знал, но и мысли ее слышал в те ужасные минуты, когда варился живьем в электрической кабине. А неприятностей у Вули в последнее время было так много, что душа его наконец возмутилась. Он решил употребить эту информацию в свою пользу.