— Теперь, после того как мы знаем, кто такой Бондлинг, — сказал инспектор, немного придя в себя, — надо как-то вернуть бриллиант. У него еще не было времени распорядиться им. Я, пожалуй, позвоню в город…
— Подожди, па, — сказал Эллери.
— Чего ждать-то?
— На кого ты собираешься спустить собак?
— Что?
— Ты собираешься звонить в управление, получить ордер, ну и тому подобное. На чье имя?
— Как? — инспектор почесал затылок. — Бондлинг. Разве не так ты сказал?
— Было бы лучше, — произнес Эллери, задумчиво поискав языком застрявшее в зубах семечко огурца, — указать его кличку.
— Кличку? — спросила Никки. — А разве у него она есть?
— Какую кличку, сынок?
— Комус.
— Комус!
— Комус?
— Комус.
— Да перестаньте же вы, — сказала Никки, наливая себе немного кофе. — Как Бондлинг может быть Комусом, если он был с нами весь день, а переодетый Комус все время появлялся то там, то здесь: то в облике Санта-Клауса, вручившего мне конверт перед входом в банк, то в образе старика, похитившего Ланса Морганштерна, то в обличье полного мужчины с усами, вырвавшего сумочку у миссис Рафферти?
— Д-да, — протянул сержант. — Так как?
— Иллюзии развиваются с трудом, — заметил Эллери. — Разве это не Комус звонил всего несколько минут назад, чтобы поздравить меня со своей удачей? Разве это не он сказал, что у моей двери на половичке оставил похищенного дофина, правда, без бриллианта? Так что Комус — это Бондлинг.
Я уже говорил вам, — продолжал Эллери, — что Комус ничего не делает без веской причины. Почему это вдруг «Комус» известил «Бондлинге», что собирается выкрасть куклу дофина? Бондлинг сказал нам это, обращая внимание на свое alter ego[45], потому что хотел, чтобы мы думали, что это разные люди. Он хотел, чтобы мы обратили все свое внимание на Комуса, а его самого воспринимали за своего. Для тактического осуществления своей стратегии Бондлинг трижды в течение всего дня обеспечил нам появление «Комуса». Видимо, это были сообщники.
Да, отец, — сказал Эллери, — я уверен, что при проверке обнаружится, что знаменитый вор, которого ты в течение пяти лет пытался поймать, все это время был уважаемым поверенным с Парк-Роу, сбрасывавшим свою маску только под покровом ночи, когда царят мягкая поступь и потайной фонарь. Ну что ж, скоро он сменит их на номер зарешеченной двери. Да, для совершения преступления был выбран самый подходящий момент, когда, как гласит старинная английская пословица: «Дьявол печет свой рождественский пирог из языков юристов». Никки, передай-ка мне еще кусочек мяса.
ВАЛЕНТИН ПРОНИН
МОЕ ВТОРОЕ «Я»,
ИЛИ СИТУАЦИЯ,
НЕ ПРЕДУСМОТРЕННАЯ ПРОГРАММОЙ
Должен предупредить: к кибернетике я не имею никакого отношения. Однако мне пришлось стать участником некоторых поразительных событий, происшедших со мной из-за случайного соприкосновения с этой сложной наукой.
Для дальнейшего развития повествования мне придется немного рассказать о себе как о наиболее потерпевшем во всей этой правдивой истории. Не буду называть своего имени — оно ничего вам не скажет. Я человек средних лет и стереотипной внешности, скромный банковский служащий. Никогда ничем не выделялся, вполне довольствовался своим неприметным положением и находил удовлетворение в возложенной на меня работе. Я не собирался осложнять мерное течение своей жизни взрывами вулканических страстей и неожиданными зигзагами необузданной фантазии, но… случилось, что я купил компьютер. Стоил он сравнительно недорого и представлял собой миниатюрную приятную вещицу, которую я (испытывая вполне благонамеренную и распространенную жажду приобретательства) захотел иметь у себя в доме наряду с новейшими транзисторным приемником, цветным телевизором, портативным магнитофоном и прочими атрибутами технического комфорта. В рекламном проспекте о компьютере говорилось: «Вы будете держать под рукой дневник всей Вашей жизни, не прилагая для его ведения ни малейших усилий. У Вас будет аккуратнейший секретарь, разносторонне эрудированный советчик, бескорыстный и преданный друг…» Ясно, что реклама преувеличивает достоинства сбываемого товара, и все же я клюнул окончательно и бесповоротно.
Вначале я очень радовался своему приобретению. Компьютер работал великолепно: он справлялся со всевозможными видами заданий и особенно безукоризненно писал «с голоса» — на маленьком экране загорались цифры, означавшие дату записи, а также выдавалась копия произнесенного мною текста. Меня забавляло, что любое мое высказывание, хотя бы и самое незначительное, запоминается навсегда. И, кроме того, я приобрел собеседника. Холостяцкое одиночество моих вечерних часов нарушалось механической общительностью компьютера. Он разговаривал со мной о погоде, политике и современном кинематографе, о модных видах спорта (например, о дельтапланеризме), о неопознанных летающих объектах, о проблемах секса, геронтологии и загрязнения окружающей среды… — перечислять темы наших бесед можно до бесконечности. Компьютер извлекал из прежних записей и ловко компоновал мои же мысли о различных проблемах действительности, интересующих современного интеллигента.