На Экспо-1925 был окончательно преодолен стиль Серебряного века. На этот раз в Париже экспонировалось только самое новое: Баухаус (хотя никого из немцев официально не пригласили), Ле Корбюзье, кубизм, искусство ацтеков. Поль Пуаре, основавший свою фирму моды и духов в 1922 году, играл в павильоне Amours[16] на пианино, которое опрыскивало публику духами. Во Дворце элегантности наряду с платьями от Жана Пату, Шанель, Жанны Ланвен и Луизы Буланже были выставлены ткани от Пуаре, шелка, осветительные приборы, мебель, хрусталь от Лалик, лаковые изделия от Дюнана, украшения от Картье, золотые и серебряные изделия от Кристофле, художественное литье и фарфор, французский и заграничный. Особое условие состояло в том, что все экспонаты должны были отличаться ясными формами и линиями, скромным декором и не слишком броским рельефом. Успех ар-деко был бесспорным 81. В советском дизайне публику привлекали фольклорная красочность, экзотика и «примитив»; с другой стороны, советская рабочая одежда не чуралась никакой жесткой функциональности. Все это, вместе взятое, вызвало наибольший интерес посетителей и принесло Надежде Ламановой высшую награду — Гран-при.
Что значила Экспо-1925 для Шанель? «Эта мода было то что надо! Ее ввела она, Шанель. Но если стиль ар-деко в профессиональном отношении не был для нее новостью, то общее социальное значение выставки было огромным, и его уже нельзя было отрицать. На этом ярмарочном шоу блистала парижанка в „маленьком черном платье“ от Шанель». В 1926 году журнал «Vogue» (американское издание) назовет его The Chanel Ford. Ведь автомобиль, который был некогда предметом роскоши, фирма «Форд» сделала доступным для миллионов обычных граждан. Вот и простое элегантное платье, некогда доступное только миллионершам, фирма «Шанель» сделала доступным и не столь богатым женщинам 82.
Ламанова тоже создавала моду, в которой сочетались вкус и качество, и, благодаря массовому производству, хорошая мода также стала доступной для простых людей. «Форд» как ориентир французской высокой моды, с одной стороны, и «форд» как ориентир советского проекта индустриализации, с другой, указывают на то, что на горизонте появилась третья сила: Америка.
Русские связи Шанель
Какой бы талантливой ни была модистка, это вовсе не означало, что она заведет знакомства в таких кругах и с такими мужчинами, которые проложат ей путь из ее маленького мирка шляпницы в высший свет. Должно было существовать место, где модистка Шанель могла встретить богатого аристократа Боя Кейпела, который не только станет ее любовником и поможет ей открыть первые бутики, но и познакомит ее с Клемансо, премьер-министром Франции, или с Уинстоном Черчиллем, чей звездный час еще впереди. Должно было существовать место, где эта модистка могла познакомиться с герцогом Вестминстерским, самым богатым человеком в Англии, в чьих поместьях она много раз будет гостить. И должно было существовать место, где она встретит русского великого князя, а тот, в свою очередь, вспомнит парфюмера из Санкт-Петербурга, вернувшегося после революции во Францию.
И оно существовало, это место, где обретался мир «прекрасной эпохи» со всеми ее укладами, привычками и деньгами. Место, где находили приют те, кто потерпел жизненное крушение, ибо принадлежал к обществу, погибшему во время войны и революции. Место, куда со всего мира съезжались самые восприимчивые к духу времени артисты, литераторы, художники. Таким местом был Париж, столица XIX века. После Первой мировой войны, прежде чем центр напряженных творческих поисков переместился из Европы за океан, Париж еще раз выступил в полном блеске. Из всемирных выставок, проводившихся с середины XIX века, парижские выставки 1900, 1925 и 1937 года более всего запомнились публике. Экспо-1900 — своей Эйфелевой башней, ибо в конце века[17] она показала новый масштаб технически возможного; Экспо-1925 — своей амбицией вступить в изменившийся мир столь же победно, как она вышла из «катастрофы XX столетия»; Экспо-1937 — павильонами СССР и Германии, давно преодолевшими уровень Эйфелевой башни и заявившими новый масштаб монументального и тотального. В Париж стекались миллионы людей, желавших посмотреть на мир и заглянуть в будущее, в сущности, все, кто хотел присутствовать на этом грандиозном зрелище. Это были богатые рантье и бездельники «вчерашнего мира» (Стефан Цвейг), ценители роскоши и моды. Они могли позволить себе все, но понимали, что под лакированной поверхностью благополучного мира готовится нечто небывалое, невообразимое, что грядет Апокалипсис. Утописты, невротики, пророки, экспериментаторы улавливали сигналы, поступавшие в Европу со всего света. Они ощущали связь с подводными течениями и настроениями, предчувствовали освободительные движения, мятежи, массовые убийства, покушения, природные катастрофы, неслыханные изобретения. Туристы со всего света хотели увидеть, чего достигла Европа в расцвете своих сил 83. Африканцы и азиаты внимательно слушали лекции в университетах и академиях и разговоры в кафе, лелея надежду освободиться от влияния Европы. Американцы вроде Эрнеста Хемингуэя и Гертруды Стайн бродили по Лувру в поисках себя и потерянного поколения и целыми днями спорили в кафе, приходя к выводу, что у американцев впереди свой собственный образ жизни. Англичане и немцы, свободно владевшие французским, надеялись привезти отсюда домой что-нибудь из более утонченного европейского искусства 84.
16
Amours Fugaces. L’inspiration place et lieu de séminaire de L’Institut Européen de Stratégies Créatives et d’Innovation. — Павильон, где проходили семинары Европейского Института творческих стратегий и инноваций.
17
Конец века, или fin-de-siècle. Другой термин, обозначавший этот период в искусстве, — belle époque, прекрасная эпоха. В Германии использовали термин югендстиль, в Австрии и Польше — сецессия, в России — Серебряный век.