Запах дыма и пепла, поднимавшийся из крематориев, неотделим от маниакальной риторики нацистов о чистке, чистоте и чистоплотности. «Санация от паразитов», «карантин», «гигиеническое мероприятие», «чистота крови», «дезинфекция» — вот словарь систематического умерщвления людей карательными отрядами или в газовых камерах. Обонятельный аспект смертоносной системы гитлеровского рейха представлен Гансом Риндисбахером на основе документальных свидетельств и изображен Олдосом Хаксли в романе «О дивный новый мир» 146. Узница Освенцима Ольга Ленгель описывает контраст парфюма и дыма, характерный для «белокурого ангела», эсэсовки Ирмы Гризе: «Где бы она ни появлялась, она всегда приносила с собой благоухание редких духов. Ее волосы были спрыснуты целым букетом соблазнительных ароматов. Иногда она изобретала собственные смеси. Непомерное количество духов было, пожалуй, самым изощренным проявлением ее жестокости. Умирающие узники радостно вдыхали эти ароматы. И напротив, когда она выходила от нас, оставляя за собой омерзительный запах сожженной человеческой плоти, накрывавший, словно ковром, весь лагерь, атмосфера становилась еще невыносимее» 147. И Примо Леви, химик по образованию, пишет о том, как на него подействовала обстановка в лагере Буна-Моновиц, филиале Освенцима: «Какой чистый, натертый пол!.. Запах, как удар бича, отбрасывает меня назад: здесь пахнет, как в лаборатории органической химии. На какое-то мгновение в памяти возникает полутемное помещение в университете, мой четвертый курс, с беспощадной остротой ощущается мягкий воздух Италии — и сразу же пропадает» 148.
Екатерина Жирицкая в своем очерке «Запах Колымы» исследует восприятие лагерного мира в творчестве одного из самых важных русских писателей XX века. Он провел 17 лет в разных лагерях, в основном на Колыме, а после освобождения в 1953 году написал «Колымские рассказы», Жирицкая предлагает «читать их носом». При этом она отмечает, что восприятие Шаламова вращается прежде всего вокруг тела. Человеческое тело претерпевало в лагере все формы репрессивной трансформации. Людей корежила поголовная цинга, убивала дизентерия, их кожа шелушилась от пеллагры. Но самой страшной была болезнь голодных — «алиментарная дистрофия», резкое истощение и обезвоживание организма. Напротив, розовощекие, упитанные заключенные, чьи тела говорили об «избытке мяса», всегда вызывали у него подозрение. В лагере это был не только признак благополучия, приближенности к власти, пребывания на верхушке местной социальной иерархии, но часто — знак подлости и жестокости. «Громко предъявляющее себя тело, слишком человеческое, оказывалось плотской метафорой расчеловечивания. Тело возвращает себе почти полную власть над разумом, сметая тонкую пленку культуры, придавая невозможную в нормальных условиях остроту восприятия, в том числе — и запахов. Лагерная жизнь была подчинена единственному закону — животному закону выживания. Запахи цивилизации, культуры (как и все, что напоминало о мире, откуда зеки попали на Колыму) больше не имели значения. Прошлая жизнь казалась сном, выдумкой. Будущего не существовало. „Реальной была минута, час, день от подъема до отбоя — дальше никто не загадывал и не находил в себе сил загадывать“. В этом сегодняшнем дне надо было выжить. Значение имело лишь то, что помогало продлить жизнь и избежать смерти. А запах — как в животном мире — был на Колыме знаком выживания или смертельной опасности» 149.
В Освенциме смертельный запах источали газ и дым. Для Колымы, где восемь месяцев в году держатся экстремальные минусовые температуры, запах смерти или разложения не характерен. У снега холодный, абстрактный запах, экскременты и отбросы застывают на холоде, уборные замерзают, мертвецы превращаются в ледяные столбы, и их, как бревна, складывают на дворе штабелями. Весной, когда наступает оттепель, плоть оттаивает и разлагается. Но мертвые на Колыме не пахнут, с горечью замечает Шаламов. Эти бестелесные трупы были слишком истощены, слишком бескровны и законсервированы в вечной мерзлоте, Люди в лагере умирали не потому, что их убивали, но потому, что им не давали жить. Запах хлеба означал выживание. «Шкалу ценностей заключенного венчал хлеб. В лагере он решал все. Чтобы осознать, что значил на Колыме запах хлеба, надо реконструировать контекст его восприятия. Иначе говоря, понять, чем он был для заключенных. Новеллы Шаламова дают палитру поистине фантастических для нормального человека нюансов восприятия хлеба. Проходной в нормальном быту акт добычи и поглощения хлеба обрастает множеством сложнейших эмоциональных, тактильных, вкусовых и обонятельных оттенков. „Ничто не может сравниться с чувством голода, сосущего голода — постоянного состояния лагерника, если он по пятьдесят восьмой[29] из доходяг“, — свидетельствует Шаламов.
29
58-я статья УК РСФСР устанавливала ответственность за контрреволюционную деятельность. С 1921 по 1953 год за контрреволюционные преступления, по подсчетам МВД СССР, было осуждено 3 777 380 человек, в том числе приговорены к высшей мере наказания 642 980 человек.