Лицо зека после похвалы стало еще заостреннее. Он будто бы хотел всем своим существом дотянуться до тела начальника, стать к нему еще ближе, чем до этого.
— Так вы меня в больничку, товарищ подполковник, а? — украл он с верхней губы бисерную полоску.
Начальник, притворившись, что не слышит, чуть согнувшись, смотрел на улицу через грязное мутное оконце и, наверное, видел что-то важное, хотя вряд ли мог хоть что-то разглядеть. Сотемский вдруг ощутил, что подполковнику неприятен весь этот разговор. Как бы там ни было, но в конечном итоге по нему приезжий из Москвы, из самого МВД, узнавал об отсутствии порядка в колонии, и хоть был этот приезжий как бы и не свой, не уировский[2], вряд ли это самокопательство пошло бы на пользу его карьере.
— Что они еще говорили? — на правах самого заинтересованного человека спросил Сотемский.
Серенькие глазки Крота стрельнули по лицу начальника, но тот упрямо все высматривал и высматривал что-то в разрывах между грязными пятнами на стекле, и он все же решился ответить незнакомцу со смоляными, но, кажется, уже давненько не мытыми волосами.
— Они должностехи делили, гражданин начальник…
— Какие?
— Ну, у себя, в верхушке…
— Это ваши дела, — поморщился Сотемский. — А что-нибудь еще про этого… Серебра они не говорили?
— Не-ет…
— А про курьера?
— Я же сказал, гражданин начальник, про должности… Мне бы в больничку…
Сейчас на его верхней губе лежали самые крупные за все время разговора капли, и Сотемский понял, что уже ничего, кроме этих капель, не выжмет из заключенного.
— Вы мне обещали «Дело» Клыкина показать, — напомнил он начальнику.
— «Дело»? — наконец-то распрямился подполковник. — Это можно.
— Раазрешите скоомандовать, чтооб приинесли? — выпятив живот, принял строевую стойку майор.
— Давай.
Майор беззвучно выкатился из посудомойки. В тишине, оставленной им, стало слышно, как шуршат по сухому алюминиевому днищу логуна с надписью «Отходы» тараканы.
— А про курево ты узнал? — хмуро спросил начальник.
— Так точно, гражданин начальник! На воле Клыку «Донх-выл» глянулся…
— «Данхилл», балда!
— Ну да! Вот он!.. Он и тут их смолил. Но на днях закончились они… Вот… В больничку бы…
— Может, и правда, это только курево? — повернув к Со-темскому красное лицо, спросил начальник. — Мало ли какие у авторитетов слабости…
— Он имеет право забрать весь рюкзак сразу? — выстрелил вопросом Сотемский.
— Нет. Не положено. Три пачки выдадим. Остальное — по надобности. Но тоже не больше, чем по три пачки.
— Значит, нужно проверить те три пачки, что он выберет из рюкзака сразу.
— Так надо?
Лоб начальника собрался в столь густую сетку морщин, что Сотемскому стало жаль его. Кажется, даже слышно стало, как заныла сплющенная кожа. Хотя это ныли голодные кишки Крота. Но Сотемский не знал об этом и, глядя на музыкальные морщины, ответил им:
— Надо. Очень надо.
— Значит, выдадим и сразу отберем?
— Нет, это слишком грубо. Может сорвать всю операцию. Нужно… Нужно их на время изъять. Совсем на короткое время…
— Стянешь, Крот? — повернулся к зеку начальник.
У того сразу сверкнули бисерные полоски пота на крыльях носа и во впадинах висков.
— Гра… гражданин начальник… То… товарищ подполковник, он же меня, ежели узнает… Он…
— Ты чего стонешь? Может, ты не по сто пятьдесят восьмой срок тянешь?
— Так точно! По сто пятьдесят во… Но, гражданин на…
— Ты ж, Крот, в поездах сумки и чемоданы тырил, а какие-то три говеные пачки не сможешь? Ты что — фраер гнутый?
— Я — не фраер, — вяло возразил Крот. — Вы же сами, гражданин начальник, знаете, кто я…
— Знаю. Мужик, ломом подпоясанный.
— Так точно, гражданин начальник. Я — не шнырь, не чушка, не козел…
— Потому и прошу. Стянешь?
— На пять минут, — вставил Сотемский.
— Хоть убейте, не могу!
— Ладно, иди, — небрежно махнул рукой начальник. — Что-нибудь придумаем…
— А в больнич…
— Я сказал, иди!
Согнувшись в китайском поклоне, Крот спиной отступал к двери, пока не наткнулся на нее. Его лицо из заостренного стало длинным и серым, как стекло в посудомойке. Он отдал товар, не получив за него ни копейки. Если бы начальник присмотрелся к его глазам, то заметил бы в них ненависть, но он никогда не смотрел в глаза зекам. Он пришел в колонию за звездой полковника и заключенных терпел как ненужный, но прилагаемый к будущему званию довесок.