Адель Ренман похлопала меня по руке и любезно сказала:
— В субботу у нас, как обычно, праздничный ужин с вареными раками[7], это стало уже традицией в нашей семье. Не желаете ли вы, фру Буре, прийти к нам вместе с супругом? И милую фрекен Мету мы, конечно, тоже приглашаем. Мы будем очень рады. Добро пожаловать в восемь часов. Будут только все присутствующие, да еще мой брат и невестка, с которыми вы, как я понимаю, еще не познакомились.
Карие глаза Виви Анн многозначительно взглянули на мать.
— Вот как… Значит, они все же придут?
По дороге домой я обдумывала все, сказанное в доме Адели, в частности, эту фразу Виви Анн. Пожалуй, именно эти слова заставили меня пойти к Гуннарсонам и одолжить у них утюг.
Разумеется, мы могли поусерднее поискать запропастившийся куда-то утюг тети Отти, Мета могла бы и подождать денек, не так уж срочно было ей гладить блузку и распашонку Малявки, и уж, во всяком случае, проще было позвонить в дом Адели и попросить у них утюг. Но я почему-то, миновав виллу Ренманов, направилась к красному крестьянскому дому.
Сад и огород показались мне более ухоженными, чем сам дом, который пора было ремонтировать и красить. На мой стук никто не ответил, дверь была не заперта, и я вошла в сени. Вторая дверь была притворена, и я невольно услышала разгневанный мужской голос:
— Черт бы побрал ее вместе с вареными раками! Ведь их выловили для нее у моего берега.
Женский голос звучал миролюбиво, увещевательно:
— Не выдумывай, наших раков не хватило бы, чтобы накормить гостей Адели. Их точно купили в магазине.
Я покашляла и вошла в неприбранную, старомодную, но уютную кухню. Излагая историю о приглашении тети Отти о запропастившемся куда-то утюге и детских распашонках, я с любопытством рассматривала Аларика Гуннарсона и его жену.
Худому и жилистому брату Адели я дала бы лет шестьдесят. Такие же, как у сестры, живые голубые глаза, темные с проседью волосы, небольшая лысина, движения быстрые и энергичные. Когда я упомянула тетю Отти, лицо его просияло, и раздражения как не бывало.
— Эта дурочка, — почти ласково сказал он, — вздумала ехать в Испанию в середине лета. В эту пору у нас в Ронсте куда лучше!
— Не скажи, отец, там в Испании лунные ночи, красавцы матадоры и сеньориты. Есть на что поглядеть.
Манера говорить Йерды Гуннарсон была ей под стать, толстой, добродушной, светловолосой и голубоглазой, в пестром цветастом платье. Рядом с ней я сразу почувствовала себя как дома, легко и свободно. Она тут же решила напоить меня кофе, но, к моему удивлению, муж сам поднялся и поставил кофейник на огонь, а после, как бы оправдываясь, пояснил:
— У Йерды очень высокое давление. Доктор велит ей отдыхать.
Вспомнив слова Адели, я сказала:
— Фру Ренман тоже жаловалась на…
Аларик Гуннарсон презрительно фыркнул с такой силой, что чуть не выдул кофе из банки.
— Эта притворщица! Да она всю жизнь на что-нибудь жалуется. В семь лет кричала, что у нее корь, хотя была здоровехонька, а теперь у нее высокое давление и больное сердце!
Йерда весело засмеялась.
— Да когда ей было семь лет, ты лежал запелёнатый в колыбели и знать не знал про болезни Адели. К тому же зря говоришь, что она притворяется. Адель и в самом деле больна. — Ее добродушное лицо вдруг приняло серьезное выражение, и я увидела на нем морщинки усталости. — Однако тому, у кого куча денег, лечиться проще и жаловаться не пристало.
Аларик, хлопоча у плиты, что-то злобно бормотал, а на лице Йерды снова засияла заразительная улыбка.
— Нов нашем доме это я должна стыдиться. Что за крестьянская жена, мужу кофе сварить и то не может.
— Не слушайте ее, — отрезал муж, — она столько работала, что загубила свое здоровье. А помощников нам нанимать не на что.
Злобное выражение его глаз сменилось печальным. И без всякого перехода он вдруг сказал:
— Пожалуй, нам лучше пойти на этот злосчастный ужин к Адели. По крайней мере ты сможешь в этот праздник посидеть за накрытым столом.
Он вышел за парадными кофейными чашками, а Йерда поспешила дать совершенно ненужное объяснение:
— Мой муж не в ладах со своей старшей сестрой.
Я сказала, что это в семьях встречается нередко, и спросила, какова разница в возрасте между братом и сестрами.