Того, о чем хотел поведать Жоанни, первому встречному не расскажешь. Это были великолепные, возвышенные соображения о возрождении мира. А привыкшие зарабатывать серьезные буржуа политических абстракций не любят, утопии и благородные идеи им не по душе. Они всегда хотят извлечь материальную выгоду. Жоанни чувствовал, между воззрениями родителей и его собственными мечтами — невыносимый, почти нелепый контраст. А еще у Жоанни Ленио была великая идея научить почтенных людей улыбаться. Он был сторонником возврата к римской имперской гегемонии, какой она была при Константине и Феодосии.
Мы читаем Виктора Дюрюи[21] без воодушевления, и тем хуже для нас. Если в самой «Римской истории» особого воодушевления нет, оно должно быть хотя бы в нас. В том возрасте, когда мы за школьными партами зачитывались Эмилем Золя и Полем Бурже, Жоанни Ленио упивался римской историей. Былые эпохи, королевства и начало Республики его не особенно волновали. По-настоящему интересно становилось начиная с Третьей Пунической войны. Еще более впечатляющую картину являл цивилизованный мир, основывающийся на римских устоях. А венчало это творение учреждение императорской монархии.
Ох! Почему Империя не смогла управиться с варварами? К чему все эти маленькие королевства? Хлодвиг, конечно, облачился в консульский пурпур, но ведь это не значило, что он перестал быть королем франков? Церковь, действительно, оставалась могущественной и влиятельной, она словно соединилась с Империей, которая божественна по природе своей: Церковь стала Империей духа. Да и поныне Церковь представляет собою то, что осталось от прежней Империи.
— Да, я почитаю этот остаток Империи, я беспредельно с ним связан, — объяснял Жоанни подруге. — Почему Карл Великий допустил, чтобы Империя разделилась? Почему Карл V не пошел вновь завоевывать Галлию? Почему Наполеон не провозгласил себя императором Запада? С какой стати меня наградили кличкой «француз», словно я из племени варваров. Я не француз. Катехизис мне говорит, что я римский католик. И я это трактую так: я римлянин, повелитель мира! Мой властелин, мой единственный повелитель — высокий худой старик, верховный и самостийный Лев, Император Запада! Я его видел, я так просил об этом родителей, что на прошлые Пасхальные каникулы они повезли меня в Рим. Мы добились аудиенции, он со мной говорил. Мне следовало отвечать: «Да, святой отец!», «Нет, святой отец!» Но мое сердце, мое непокорное сердце кричало: «Кесарь!»
— Тогда как сам он смиренно желал, чтобы его называли лишь рабом рабов божьих!
— Да, вы считаете меня нечестивцем, я понимаю. Вам кажется, я преклоняюсь пред Богом не потому, что Он — Тот, кто Он есть, а потому что Он — Бог Рима. Но разве Бог Рима, которому уступил место Капитолийский Юпитер, не истинный Бог? Если б вы знали, как близок Рим к небу, если смотреть на него с Пинчо!.. Вы даже не представляете, что я испытываю во время мессы!
Жоанни, запыхавшись, замолк. Это были уже не признания, а страстный вызов. Воодушевленный, он был уверен, что юная слушательница немного изменит свои воззрения.
— Стоя перед алтарем, я вижу не зажженные свечи, покрывала и золотые цветы, я вижу римское величие. Священник, правоверные, все собравшиеся в храме — это римские католики, другими словами — римляне. Ведь так? Город в руках неверных, все божественное, что было в Империи, ежедневно подвергается надругательству, тем не менее, находящиеся в этом доме гордятся тем, что они римляне. О, маны[22] Катона, вот последние горожане!.. Там, в доме Господнем, еще слышен язык моей настоящей родины — латынь. Кастильский, французский и итальянский — лишь диалекты, берущие начало в разговорной латыни, — продолжал Жоанни, вопреки воле повторяя учебник грамматики, — это вульгарные языки, наречия, на которых говорили крестьяне. Заявляю вам, придет время, и латынь будут снова преподавать во всех школах Империи, — латынь классическую, — а вульгарные языки позабудут. Быть может, это время не так уж и далеко, как все думают… Вы не против, мадемуазель, если я скажу еще одну вещь? Обещайте, что никому об этом ни слова. Так вот, я сам научился говорить на латыни почти так же, как говорили на ней древние римляне. Это заняло много времени. Поскольку вначале я не мог произносить слова в полный голос, во французских коллежах на латыни говорят согласно определенным правилам, если от них отходишь, остальные ученики поднимают на смех, да и преподавателям это не нравится. Американцы, когда только сюда приезжают, говорят на латыни с испанским акцентом, но их быстро учат говорить, как французы. Дело не только в буквах, дело еще в количестве гласных. Когда я об этом узнал, мне стали даваться стихи на латыни. Порой, когда я один, чаще всего на каникулах, прогуливаясь в сельской местности, я читаю наизусть длинные отрывки из сочинений Лукреция, Вергилия и Овидия, произнося слова на римский манер. Вы и не предполагаете, какая это для меня радость. Мне кажется, я обращаюсь к великим людям античности на их языке и они меня понимают! К сожалению, я должен быть осторожен, читая наизусть тексты или делая переводы, поскольку не хочу, чтобы кто-то заметил, что я ставлю ударения на свой лад… Я вам не наскучил?
21
Виктор Жан Дюрюи (1811–1894) — французский ученый, министр народного просвещения, член Французской академии; автор многочисленных учебников географии и истории для коллежей, а также фундаментальных работ История римлян, История греков и История Франции.
22
У древних римлян — души умерших предков, почитавшиеся божествами и покровительствовавшие своему роду.