Нет, ничто в мире не сможет его смутить. Он собирался с мыслями, запрещая себе отвлекаться, пусть даже на миг, одарив нежностью кого бы то ни было. Он ясно видел пределы собственных способностей. Он прочитал и перечитал короткое изложение «Жизни Бенджамина Франклина», оканчивавшееся такими словами: «Он использовал все свои силы». Ленио думал: «Должно быть, Франклин себя презирал так же, как я; однако он нашел средство, дабы стать великим в глазах людей… Этой дорогой и надо следовать, ни в коем случае не останавливаясь». Он берег силы. Когда в коллеже появилась Фермина Маркес, принесшая новые веяния, он поставил себе в вину, что на краткий миг отвлекся от беспрестанных занятий. Самое прекрасное лицо мира не должно было помешать на пути к вожделенной цели. Цезарь хоть раз глянул с нежностью на дев или жен галльских начальников? Когда они с высоких холмов молили его, разрывая одежды, или когда вечером после сражений их вели толпами в лагерь проконсула, шевельнулась в нем жалость, воспылал он хотя бы на миг желанием к самой хорошенькой или самой несчастной? Тем не менее, все они принадлежали ему, чувствуя, что чисто выбритый лысый низенький человек — их повелитель! Сколько раз Жоанни представлял себе сцены подобного рода…
Ему, как и Цезарю, судьбой предназначено вызывать восхищение у мужчин и любовь у женщин. А ему самому не подобает ни любить, ни восхищаться. Быть может, он и полюбит; но полюбить он способен лишь пленницу, иначе говоря, женщину униженную и молящую, валяющуюся у ног и боязливо прикладывающуюся к руке. Но найдется ли такая где-то кроме романов, действие которых разыгрывается в колониях?
Не имея сестер и редко общаясь с девушками, Ленио ощущал инстинктивный ужас перед очаровательными шутницами, подвергавшими жестокому испытанию вежливую и застенчивую юношескую гордыню. Мальчику, сравнивающему себя с такими людьми, как Франклин и Юлий Цезарь, тяжело выслушивать, как потешаются над его неловкостью, когда разливают чай, или смеются при виде нового, слишком яркого зеленого галстука. Озлобленный, он помнил все обстоятельства, при которых мог показаться нелепым, а великовозрастные простушки ехидничали — «дурехи, деревенские пигалицы». Но воспоминания о провинциальном акценте было недостаточно, чтобы поквитаться за многочисленные шпильки, ранившие его самолюбие. Вскоре ему должно было исполниться шестнадцать, и он все больше утверждался в мысли, что по-настоящему отомстит, отстоит себя в отношениях с женщинами, кого-нибудь обольстив. Он превратится из ребенка в мужчину и сможет не краснея приблизиться к ничего не ведающим «дурехам». Тогда же он испытает незнакомую доселе разновидность триумфа — узнает, что чувствует настоящий мужчина, когда девушка ради него жертвует сомнениями, целомудрием и долгими годами невинности. «Не предает ли вверяющаяся вам женщина все на свете?» Да, надо соблазнить одну. Сердце завоевателя, как сильно ты бьешься!
Так грезил Ленио в парке, покуривая сигарету после обеда. В этот самый момент на повороте аллеи появились матушка Долорэ и девушки из Колумбии. Ленио поспешил к ним присоединиться и, поздоровавшись, глянул Фермине в лицо столь сурово, словно перед ним стоял враг. Он подумал: «Не соблазнить ли тебя?!»
Безрассудная мысль его поразила; казалось, вся кровь хлынула к сердцу. Девушка была столь свежа и прекрасна, столь грациозна и полна внутреннего достоинства, что он ни за что на свете не согласился бы показать, в какое волнение она его повергала. Но, так же внезапно, воля одержала верх и кровь взыграла еще сильнее, он был весь наэлектризован. О, вот увидите, он еще как осмелится! Они пошли рядом. Он представлял дальнейшие действия. Прикинул, какое расстояние отделяет его от первого поцелуя. И снова чувствовал нерешительность. Впрочем, никто ведь не торопил. Однако он ощущал препятствие, которое был не в силах преодолеть из-за трепещущей, воспротивившейся природы. Он не боялся, что противником ему станет Сантос Итурриа. Напротив, даже если это закончится боем, в котором он — Ленио, — разумеется, будет повержен, он все равно сохранит достоинство, ибо в полном одиночестве выступит против героя всего коллежа… «ко всему прочему, из-за женщины».
И он вовсе не думал, что им могли пренебречь, посчитав за ребенка; Фермина Маркес казалась старше не больше, чем на год. Значит, препятствием была робость? Но мужества-то ему не занимать. Главное — начать; это легко; даже у классиков любовники признаются в пылких чувствах без всякого замешательства. И Сантос, и Ортега, и другие ученики старших классов частенько наведывались в бельевую целоваться с кастеляншами. Разумеется, они всего-навсего кастелянши. Но Пабло однажды утром похвалялся в столовой, что вручил записочки нескольким юным гостьям на прошлом празднике Карла Великого[7] — да, любовные записочки! — и это под носом у их родителей. Одна из них даже ответила — галантный кавалер не мог сказать большего.
7
День Карла Великого — праздник учащихся лицеев и коллежей, отмечаемый 28 января. Карл Великий, он же — святой Шарлемань, заботился об устройстве школ при церквях и монастырях.