Да, – также неожиданно ожила К., и логично закончила движение руки, поднеся сигарету к губам, – так что место, где темно и наливают – самое подходящее, чтобы начинать изливать свои мысли, а не просто давать им забродить как паршивому вину. Но это уже давно известная истина.
– Так, а если у человека и нет мыслей вовсе?
– Ну нет, это невозможно. Мысли есть всегда, но их направление и эмоциональное окраска всегда разнятся. Если их нет, то это уже состояние полной Нирваны и можно только позавидовать. Хотя это же наверняка ужасно скучно.
Ее лицо избавилось от разгоряченных драматических ужимок, которые сменяли друг друга за промежуток произнесения речи. Глаза были предельно серьезны. Момент был совершенно отличный от присущих ей замираний. Она была не где-то там в прострации, в искрящихся мыслях и собственных рассуждениях, а именно тут, со мной, напротив меня, проникала в мой разум, шла напролом в самую глубь, сметая все на своем пути. Взгляд ее был словно идеальный вирус, неостановимый и разящий. И я стоял завороженный, как обезьянка перед удавом, не смея даже помыслить отвернуться, дабы скрыться от серьезности сложившегося положения. Но даже если бы я попробовал это сделать – было бы уже слишком поздно.
Все наружное ушло на второй план, вышло из ореола внимания. Ни холода, ни опьянения никогда не существовало. Взаимодействие перешло из общепринятого мира прямиком в мою черепную коробку. Вот так просто, всего одним взглядом. И там оно продолжалось, уже не в форме монолога с нелепыми уточняющими вопросами, а метафизически, процессами возникновения, поглощения и слияния материй, которые можно только неуловимо прочувствовать лишь в избранные моменты жизни. Ужас и спокойствие, нетерпение и умиротворенность, невыносимое желание и эйфория. Возможно, именно это ощущают в момент смерти.
– Пойдем уж, – произнесла К. с легкой улыбкой, вернув нас обоих из космоса в пустынный заснеженный дворик. Каким бы притягательным и уникальным не был момент до этого, как бы мне не хотелось его поймать и растянуть, возразить я ей не мог. Мы плечом к плечу нетвердой походкой отправились обратно в теплый подвальчик.
В помещении атмосфера наслаждалась своей изолированностью, ей была абсолютно безразлична ситуация снаружи, будь то откровения одного отдельного человека или целая атомная война. Из-за небольшой площади и постоянного круга уютно устроившихся посетителей, она отвергала всех новопришедших решительной и бескомпромиссной нехваткой стульев. Белый шум окружающих разговоров оставался на прежнем уровне, разрываемым лишь порой громким заливистым смехом какой-нибудь из посетительниц, что казалось несколько невежливым по отношению к общему состоянию размеренности.
Единственным отличием было состояние двух сопровождающих ее подруг. Пока мы отсутствовали они успели прилично поднабраться и загрустить. Блокнотик лежал на том же месте, перед местом К. Я поймал слегка обеспокоенный взгляд бармена, который демонстративно не убирал пустые стаканы перед ними. Видимо, полагая, что этот недвусмысленный намек привлечет каких-нибудь охотников за легкой добычей, которые с удовольствием отведут двух слабо соображающих девушек куда-нибудь подальше из этого заведения.
– Странно, мне казалось, что мы там простояли совсем недолго, – сказала К., аккуратно, разворачивая подругу-"стратега" к себе и оценивая ее дееспособность.
– Вероятно, в тепле время идет быстрее, – ответил я, усаживаясь обратно на свое место.
– Хм, зря Эйнштейн не учел это в своей теории относительности, тогда я бы чаще поглядывала на часы на морозе.
К. разочарованно поглядела на блокнотик, который за время ее отсутствия не наполнился ни строчкой.