революцией. Таких кризисных, переломных моментов в творческой биографии
Блока-лирика было гораздо больше, чем три основных, выразившихся в
огромных различиях между тремя томами его поэзии. Если не бояться
парадоксальности словесной формы, можно даже сказать, что все его
поэтическое развитие как бы непрерывно сотрясается кризисными толчками, в
особой перспективе связанными с катастрофичностью общественного развития
в первые десятилетия XX века. В конечном счете, такого рода кризисным
толчком было и самое начало Блока-поэта, его самоопределение в качестве
лирика (именно так оно всегда и описывается самим Блоком в
автобиографических высказываниях). Лет с восемнадцати он писал
необыкновенно много стихов, но поэтом себя не считал, не «самоопределялся»
в качестве поэта до решающего перелома 1901 г. Художественно этот
решающий в личной жизни Блока перелом выразился в кристаллизации темы
Прекрасной Дамы — отныне Блоку суждено быть поэтом:
Что быть должно — то быть должно,
Так пела с детских лет
Шарманка в низкое окно,
И вот — я стал поэт
В этом стихотворении (1907) рождение поэта изображается как жизненная
неизбежность. Все предшествующее изложение должно было показать, что в
этом процессе, наряду с влечением юноши Блока к жизни, важную роль играл
его художественный опыт. Этот художественный опыт, в свою очередь, вводит в
особой форме общественный опыт: через поэзию Фета входит большое
наследие русской культуры от Жуковского вплоть до 90-х годов, через
Апухтина — попытки поэтического воплощения тех духовно-общественных
вопросов, которыми занималась большая русская проза от 60-х и до 90-х годов.
Весь этот опыт преломляется в самой структуре стихотворения. Блок ищет
самостоятельных путей в искусстве буквально с первых своих поэтических
шагов и в то же время соотносит свои искания с достижениями старших
поэтов — через них входит (вероятно, не вполне осознанно для Блока) и
большая жизненная перспектива, преломленная в поэзии.
Важно тут отметить сложность содержания тех катастрофических скачков,
драматических узлов, из которых сплошь состоит эволюция Блока. Выше не
случайно анализировалось в качестве ярчайшего образца «апухтинского»
стихотворение 1902 г. Происходит важнейший в жизни Блока перелом — и
именно тут с особой силой звучит «апухтинское». Это значит, что самое
содержание этого скачка, перелома драматично, состоит из сплава разных
линий, возможностей. Тема Прекрасной Дамы, оказывается, вовсе не есть
безусловное, стабильное обретение, но изнутри подтачивается какими-то
иными тенденциями. Значит, надо говорить не о какой-то счастливой находке,
но об особой напряженности скрещивающихся разнородных возможностей.
Поэтому с появлением Прекрасной Дамы не затухает «апухтинское», но звучит
и далее с новой силой. Выше говорилось, что в «Песне Офелии» нет ни
апухтинской натуралистической изобразительности, ни фетовской
согласованности природной жизни с жизнью души. Как контраст к такому
положению может рассматриваться хотя бы только что процитированное
стихотворение 1907 г. Ведь и «песня шарманки», и «низкое окно» тут обладают
огромной эмоционально-лирической силой. Они включены в общую концепцию
вещи, они не знаки жизни, но сама жизнь, узнаваемый старорусский городской
быт, и в то же время они ведут философскую тему «жизненной неизбежности».
Если зрелый Блок умеет с такой силой конкретное и узнаваемое превращать в
большое поэтическое обобщение, то только потому, что так содержательно
сложны его переломы и скачки. Рядом с обретенной темой Прекрасной Дамы у
него можно обнаружить поиски в совсем ином направлении, ассоциирующиеся
кое в чем с «апухтинским».
Вот зачин повествовательно-психологической драмы в стихе, где, по-
видимому, заданием было найти именно сопряжение высокой содержательности
с жизненной конкретностью:
Зимний ветер играет терновником,
Задувает в окне свечу.
Ты ушла на свиданье с любовником.
Я один. Я прощу. Я молчу.
Резко драматическая ситуация любовной измены дается здесь в столь
эмоционально-напряженном колорите, со столь явной установкой на
повествовательность и в то же время — со столь же явным поворотом всего