художественным произведениям Блока и его поведению в революционную пору
эта «поэзия» может объяснить без всяких дополнительных слов. Вполне
согласуется сборник Гиппиус и с последующим поведением самого автора — с
попытками, опираясь не только на кадетов, но и на Савинкова, и на махровую
контрреволюцию, любыми средствами организовать выступления против
Советской власти.
Завершая разговор о соотношении «Двенадцати» и «Интеллигенции и
революции», необходимо сказать еще следующее. Если в статье
«Интеллигенция и революция» Блок более открыто, твердо и последовательно
чем где-либо еще объявляет трудовую массу главной творческой силой
истории — вполне закономерно для него и то, что он сосредоточивает здесь
внимание на личности человека массы. Однако, как и прежде, Блок нисколько
не склонен конструировать искусственную гармоническую, «синтетическую»
личность нового человека в духе, скажем, теорий Мережковского — Гиппиус.
Говоря о простом трудовом человеке революционной эпохи, что «… в его
мыслях, для старших братьев если не враждебных, то дурацких, есть великая
творческая сила» (VI, 14), Блок, конечно, не на стороне буржуазных
интеллигентов, враждебно относящихся к революции, не считает он
«дураками» и трудовых людей, наделенных «великой творческой силой». Но он
и не идеализирует их. Он стремится понять исторически закономерную
противоречивость людей, наделенных «великой творческой силой».
Противоречивой предстает в изображении Блока и творческая интеллигенция,
недостаточно осознающая свою нравственную и историческую ответственность
за прошлое и будущее страны. Иных людей, людей сознательного
исторического действия, Блок просто не видит, творчески не чувствует — таков
его душевный и жизненный опыт. Получается в итоге так: буржуа находится
вне исторического потока, и у него нет личности вообще; трудовой человек —
главная творческая сила истории, поэтому он наделен личностью, но личность
эта трагически противоречива. Соответственно, трагически-стихийным
предстает «музыкальный» поток истории. Понятно, что здесь несколько
«логизирован» идейно-художественный состав статьи «Интеллигенция и
революция». Важно, однако, понять, что своеобразная художественная проза
Блока непосредственно примыкает к «Двенадцати», к его поэзии
революционной эпохи. Трагедийный черно-белый пейзаж, которым
открываются «Двенадцать», эта удивительнейшая своей цельностью поэма,
сразу же вводит в атмосферу больших событий жизни и истории, несколько
иным языком здесь говорится о тех вещах, о которых столь же трагически-
страстно повествует проза Блока.
Этот черно-белый пейзаж (столь знакомые по стихам Блока петербургские
«глухота и чернота» и трагическая «маска» снега) перерастает немедленно же в
проходящий далее через всю поэму образ снежной вьюги. «Черный ветер»
открывает «глухие» космические пространства: не осталось ничего сколько-
нибудь определенного, вросшего корнями в почву старых отношений, ее нет
уже совсем, этой почвы. Остался один только трагический ветер истории, ее
«музыкального напора», ее стихии. В первой же главе поэмы дается
своеобразная расшифровка борющихся сил, поэтическая квалификация разных
сторон в историческом конфликте, разыгрывающемся на внезапно
опустошившихся, очистившихся от всего случайного пространствах. Есть люди
и есть силы, которые уже не люди и не силы; это те, кто вне стихии, вне ветра, а
только пытаются устоять на ногах, удержаться, но кто неизбежно упадет:
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!
Основные герои первой главы — люди, находящиеся вне «музыкального
напора», вне реальной истории. У них нет и не может быть личности,
индивидуальности, души. Образы эти поэтому выполнены приемами плаката.
Они социальные маски, а не люди. Исторический взрыв, снявший старые
отношения, обнажил отсутствие душ у этих людей, цепляющихся только за
внешние атрибуты их «профессиональных», социальных масок. Это — стоящий
на перекрестке буржуй, упрятавший нос в воротник; писатель —
длинноволосый вития; поп; барыня в каракуле. Появлению этой галереи
образов предшествует образ треплющегося на ветру плаката «Вся власть
Учредительному собранию». Реальное содержание плаката разоблачено этими