средства и простые орудия» (VIII, 46). Блок применяет мистические термины,
объясняя как факты собственной жизни, так и творческие устремления; в
основе же своей его мысль ясна и проста — поэзия и связанный с ней круг
внутренних переживаний представляются Блоку более прямо и
непосредственно связанными с жизнью, чем театр. Так сам Блок объясняет свое
творческое самоопределение.
Однако, став поэтом, Блок не выпускает из своего поля зрения театр, и
проблемы, связанные с театром, возникают на протяжении всей его
последующей деятельности. Дело не только в том, что наиболее ответственные
моменты его эволюции отмечены поисками в области драматургии и вместе с
тем теоретические и общеэстетические его искания неизменно в той или иной
форме приводят к размышлениям о месте театра в современной русской жизни.
Если бы дело обстояло только так, то следовало бы производить специальные
изыскания в области «театра Блока», и можно было бы более или менее
отстранять специфически театральные проблемы в тех случаях, когда речь идет
об основном для Блока роде художественной деятельности — о лирической
поэзии. Ведь Блок вошел в русскую культуру именно как поэт, лирик, и поэтом
он остается всюду и всегда — и в драмах, и в поэмах, и в публицистических
статьях, и даже в письмах. Сложность положения, однако, заключается в том,
что во всех этих родах поэтической деятельности в работе Блока-художника
особым образом присутствует вместе с тем и театральное начало — притом не
только в виде постоянно всплывающих театральных проблем, но и в более
широком содержательном значении. Поэтическая система Блока органически
включает в себя изнутри такие особенности, которые нуждаются в
специфических театральных опорах. Этот факт требует объяснений, и
объяснений с точки зрения идейно-содержательной, а не узкоформальной,
наивно было бы просто игнорировать его. Примечательно, что младшие
современники поэта, чрезвычайно отчетливо осознавшие это обстоятельство,
свою полемику, резкое неприятие лирической системы Блока обосновывали как
раз тем, что, с их точки зрения, здесь неправомерно вторгаются в поэзию
«чуждые» ей театральные элементы. Чрезвычайно существенно, далее, что
подобная аргументация, как бы она ни задумывалась, с каких бы исходных
позиций ни осуществлялась, — обнаруживает, в конечном счете, именно
2 Уничижительная оценка З. Н. Гиппиус творчества В. П. Далматова
приведена в комментарии В. Н. Орлова к юношескому дневнику Блока. —
Литературное наследство, тт. 27 – 28, 1937, М., с. 369.
идейные, содержательные разногласия с блоковскими художественными
построениями. Естественно, что именно так и должно было получиться.
Так, Б. М. Эйхенбаум в статье «Судьба Блока» утверждал, что
«… одновременно с растущей модой на Блока, росла и укреплялась вражда к
нему — вражда не мелкая, не случайная, а неизбежная, органическая»3.
Стремясь объяснить эту, по его мнению, исторически неизбежную вражду к
отживающей художественной системе со стороны последующего поколения,
последующей ступени в развитии искусства, Эйхенбаум усматривал причины
этой вражды именно в специфически содержательной, идейной тенденции
творчества Блока, опять-таки, по его мнению, исторически не случайно
выливающейся в особые театральные качества лирической поэзии. Со страниц
поэтических сборников Блока встает особого типа лирический образ; он во
многом подобен театральному образу — сама же эта театральность таит в себе
некую идею, по мнению Эйхенбаума неприемлемую для младших
современников поэта и вообще несостоятельную. Вот как конструирует и
истолковывает основной лирический образ поэзии Блока Эйхенбаум:
«Призывая нас от “бледных зарев искусства” к “пожару жизни”, Блок увел нас
от подлинного искусства, но не привел нас к подлинной жизни. Он стал для нас
трагическим актером, играющим самого себя. Вместо подлинного (и
невозможного, конечно) слияния жизни и искусства явилась жуткая,
разрушающая и жизнь и искусство, сценическая иллюзия. Мы перестали видеть
и поэта, и человека. Мы видели маску трагического актера и отдавались
гипнозу его игры. Мы следили за мимикой эмоций, почти не слушая слов.
Рыцарь Прекрасной Дамы — Гамлет, размышляющий о небытии — безумный