– О главном в нем не сказано.
– О чем? – удивился я.
– О бомбе и оружии, – сказал министр, – но пока он не разрешает. – Ефим Павлович махнул вверх рукой.
Я понял, что он имеет в виду Н. С. Хрущева. Тот был категорически против того, чтобы Минсредмаш «привязывали» публично к «атомной проблеме», да и создателей ракетно-ядерного оружия предпочитал оставлять безымянными…
Так что нам предстояло с Анатолием Петровичем делать интервью «без бомбы».
Александров продолжал:
– Уже в то время Курчатов был блестящим экспериментатором (живым и веселым человеком он был всегда!). Как раз к тому времени он закончил важные исследования в области электрических свойств твердого тела и открыл новый класс явлений, названный им «сегнетоэлектричеством». Это была новая область, имеющая большую научную и техническую перспективу. Во время конференции в Киеве группа ленинградских физиков, в которую входили Курчатов, Кобеко и я, не столько интересовались самой конференцией, сколько подводили итоги своей почти двухлетней дискуссии: каждый выбирал новое направление работ. Мне казалось, что самые интересные результаты можно ожидать в области полимеров, что они в будущем будут играть важную роль в жизни человечества. П. П. Кобеко тоже склонялся к этому направлению, а Игорь Васильевич придерживался иного мнения: его все больше привлекало атомное ядро.
В те годы никто даже не видел возможности практического использования ядерной энергии, – продолжает вспоминать А. П. Александров, – никто не подозревал, что спустя всего двадцать лет у ХХ века появится определение «атомный» и что применение урана, о котором Большая Советская энциклопедия того времени писала: «Уран практического применения не имеет», станет важнейшим фактором нашей эпохи. Но оказалось, что выбранное Игорем Васильевичем направление, в те годы наиболее далекое от практики, больше всего понадобится нашей стране уже в ближайшие годы. Однако тогда уже было ясно, что в области атомного ядра можно ждать наиболее принципиальных, глубоких открытий. Конечно, Игорь Васильевич мог бы спокойно заниматься сегнетоэлектричеством. Работы там хватало на добрых двадцать лет, и было бы только почетно развивать им самим открытую область. Но его тянуло к новому. И он мог «утолить свою жажду» только в атомном ядре, наиболее трудной и наиболее принципиально важной области науки.
…Анатолий Петрович задумался, видно, что-то вспомнил. Но то было сугубо личное, а потому он молчал.
Потом вдруг улыбнулся, сказал:
– Теперь пропустим десяток лет и обратимся к событиям, что развернулись на картофельном поле, где мы сейчас находимся. Именно в двух шагах от этого здания возводился «суперсекретный объект» – первый в Советском союзе и Европе реактор. Работами руководил Игорь Васильевич Курчатов.
– Нельзя ли чуть поподробнее о тех деталях, которые малоизвестны? – попросил я.
– Попробую… К пяти часом вечера были уложены последние слои графита, и Игорь Васильевич отпустил всех рабочих. Остались только его ближайшие помощники. В лаборатории – четверо. Игорь Васильевич сел за пульт управления. Регулирующие стержни начали медленно подниматься… Первый щелчок, второй, третий… десятый… скорость счета нарастает! Цепная реакция … До часу ночи находились четверо ученых у реактора. Игорь Васильевич заставил счетчики «захлебнуться»… А утром он, возбужденный и радостный, коротко сообщал: «Реакция пошла! Приезжайте смотреть…»
…Только в 1999 году, в канун 50-летия со дня испытания первой советской атомной бомбы, была рассекречена докладная записка на имя И. В. Сталина о событиях тех дней. Она написана от руки Л. П. Берией, И. В. Курчатовым, Б. Л. Ванниковым и М. Г. Первухиным. В ней значится:
«Докладываем:
25 декабря 1946 года в лаборатории т. Курчатова закончен сооружением и пущен в действие опытный физический уран-графитовый котел.
В первые же дни работы (25–26–27 декабря) уран-графитового котла мы получили впервые в СССР в полузаводском масштабе ядерную цепную реакцию.
При этом достигнута возможность регулировать работу котла в нужных пределах и управлять протекающей в нем цепной ядерной реакцией.
Построенный опытный физический уран-графитовый котел содержит 34 800 килограммов совершенно чистого металлического урана, 12 900 килограммов чистой двуокиси урана и 420 000 килограммов чистого графита.
С помощью построенного физического уран-графитового котла мы теперь в состоянии решить важнейшие вопросы промышленного получения и использования атомной энергии, которые до сего времени рассматривались только предположительно, на основании теоретических расчетов».