После госпиталя Валентин Петрович заехал в клуб, где вовсю крутили дневные кинокартины, потом вместе с Игнатенко провел жаркое сражение «веселых и находчивых», потом две викторины — морскую и литературную. Состязания опять получились интересными, вот только потребовалось много сил, чтобы переспорить Игнатенко в главном вопросе — кто победил, хотя жюри присудило выигрыш павловской команде.
Домой удалось заскочить около девяти вечера. Ветров любил устраиваться с газетой или журналом у окна, под большим желтым торшером, но сегодня что-то не читалось, сегодня он просто сидел, прикрыв глаза рукой, и молчал. Минут через десять он почувствовал, что силы восстановились и снова можно было двигаться.
— Валя, уходишь? — Анастасия Кононовна выглянула в коридор, услышав, что муж одевается. — Отдохнул бы подольше…
— Ничего, Кононовна, — Ветров с трудом втискивал руки в шинель, — я уже в форме. Скоро обходить дежурную службу. Проверю, вот тогда и отдохну.
— Ты сегодня какой-то… — По глазам, по голосу мужа Ветрова угадывала озабоченность. — Что случилось?
— Понимаешь… — Ветров запнулся, словно не решался говорить о чем-то трудном. — Заезжал в госпиталь. Власенко…
— Неужели так плохо?
Ветров промолчал.
— Но ведь и врачи не боги, — Анастасия Кононовна умела хорошо успокаивать. — И они могут ошибаться…
Ветров тяжело вздохнул и тут же, будто стряхнув с себя что-то давящее, сказал ровным голосом:
— Меня не жди, если задержусь.
— По «Медведю» пойдешь? — так Анастасия называла кратчайшую дорогу через сопку, издали очень похожую на Аю-Даг в Крыму. — Смотри, сегодня там скользко!
— А ты откуда знаешь?
— Ходила смотреть канат. Боялась опоздать…
— Значит, и ты была? — Ветров задержался в коридоре и ласково глядел на жену. — Понравилось?
— Очень! Особенно болельщики!
— За кого же ты болела?
— За всех!
Ветров рассмеялся, поцеловал жену и исчез за дверью.
Анастасия знала, что в такие дни муж раньше утра не вернется, но все равно заснуть не могла. Вроде спала, а сама прислушивалась к машинам, то и дело вскакивала, подбегала к окну: «Нет, опять мимо…» Она привыкла ждать, очень привыкла. Теперь что! Теперь пустяки. А раньше — уйдет Валя в автономку, сердце в кулак сожмется и не отпускает. Чем ближе к возвращению, тем больше сжималось. Чего только не рисовало воображение! А когда встречала мужа живого и невредимого, статного и веселого, с широкой и доброй улыбкой, даже не хватало сил радоваться.
Так она и не уснула в этот раз. Яркий луч осветил сопку, ослепил комнату.
«На нашу улицу завернула… — Анастасия прислушалась к шуму автомашины. — Точно, к нашему подъезду».
Ветров устало выкарабкался из кабины, тихо, чтобы не разбудить спящий дом, прикрыл дверцу, посмотрел наверх: «Спит? Нет, наверное…»
Анастасия набросила пальто поверх ночной рубашки и выбежала на лестницу.
— Опять ждешь? Простудиться хочешь?.. — спрашивал Ветров с напускной строгостью, торопливо подымаясь по лестнице. Стоило Анастасии увидеть его, как она тут же успокаивалась. Значит, все хорошо, все в порядке.
А Ветров еще долго чистился, умывался, как всегда заглядывал на кухню, где под клетчатой салфеткой его ждал «перехват»: толстая белая чашка с кефиром и маленькие бутербродики со всякой всячиной, а сегодня, по случаю праздника, еще очищенные орехи и яблоки в вазе. И хотя есть не хотелось — какая еда ночью! — он отправил в рот несколько орехов и запил их кефиром.
Стараясь не разбудить Анастасию — излишняя предосторожность: ее сейчас не разбудили бы все громы и молнии, — Валентин Петрович лег на свою кровать.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Новая торпеда появилась месяц назад. Еще предстояла встреча со специалистами из центра, которые будут проводить занятия с торпедистами, учить их, как новое оружие готовить и использовать в боевых условиях, как его хранить.
Но Павлов потребовал от Городкова и всех его расчетов, не ожидая приезда инженеров и конструкторов, ознакомиться с торпедой, ее тактико-техническими характеристиками.
Торпеду установили в учебном классе, и все, кто имел к ней прямое касательство, под руководством Городкова провели здесь немало часов. Рыбчевский тоже не отходил от торпеды, пока коротко с ней не освоился. Ему, как и Павлову, хотелось, чтобы на занятиях со специалистами разговор шел не об азах, а о самом сложном, о тонкостях, до которых трудно добираться самостоятельно.