— Уже сейчас работаем. Утром покажем, что сделали.
— Здоровый подход! — В голосе Петра Савельевича послышалась усмешка. — Алло!.. Я говорю, здоровый подход, только от него не легче.
— А мне думается, — уверенно проговорил Павлов, — здоровый подход себя еще оправдает. Учтут, наверное, нашу оперативность…
— Оптимист! — Усмешка в жилинском баске зазвучала громче. — Учесть-то учтут, а вот оценка какая будет.
— Поживем — увидим.
«Гм-м, оптимист… — повторил про себя Павлов и опустил трубку на рычаг. — Еще с укором сказал. А ведь это комплимент! Да, да, Петр Савельевич, комплимент!»
Оптимисты, пессимисты. Кто же они такие в среде командиров?.. Павлов еще смолоду разобрался в той прописной истине, что, когда гладко, когда безмятежно, когда служба течет как по маслу, пессимиста трудно отличить от оптимиста. Но вот когда плохо, когда беда, когда надо отвечать, вот тогда люди проявляются, как на фотографии, и отличить их совсем нетрудно.
Павлов знал многих командиров, которые при неудачах не унывали, верили, что в труде все образуется, все перемелется и придут светлые времена. Эти командиры много правили живыми людьми, хорошо их знали, сплотили вокруг себя, заслужили их уважение и верили, что они не подведут, что непременно все поправят; эти командиры-трудяги, как правило, до тонкостей знали свое военное дело, были строги, но отзывчивы, у них можно было учиться, им можно было подражать, короче, они обладали тем, что зовется личным примером. Вот они в глазах Павлова и были оптимисты.
А пессимисты?.. С теми сложнее. Одни из них, раз споткнувшись, впадали в смертную тоску, ибо мало знали подчиненных, по существу, их не понимали, не надеялись на их силы и способности. Чаще это были те, кто мало управлял моряками, — молодые лейтенанты либо офицеры в высоких рангах, но долго трудившиеся в учреждениях, в управлениях, а потом — такое бывает — получившие под свое начало корабли, части. Однако у многих из них растерянность оказывалась временной. Человек толковый, решительный, душевный — откуда бы он ни пришел — быстро вливается в военную семью, завоевывает ее признание, воины начинают верить ему, и он, чувствуя это, сам проникается верой в них. А вот другие… «Другие», бывает, и служат много, и всю жизнь матросами командуют, и все равно остаются пессимистами, потому что сами в своей профессии слабоваты, строги, да не справедливы, усвоили привычку свысока смотреть на младших. Уважать их не за что, учиться у них нечему, подражать им никому не хочется — они пожинают то, что сами посеяли.
«Оптимист! — Павлов возвращался к словам Жилина. — Нашел чем упрекать!..»
Ни второй, ни последующие дни работы комиссии особой радости не доставили: вскрывались просчеты, недоделки, упущения, но и повода к унынию тоже не было — недочеты никто не называл серьезными, большей частью их исправляли скоро, на месте.
Но вот Мосолов столкнулся с ошибкой иного рода. Взрыватели, взрывчатые вещества, святая святых оружейников, всегда на особом учете: сколько хранилось на корабле, сколько на берегу, когда их надо осматривать, когда делать химический анализ, когда их выбраковывать — все это оружейники фиксируют с максимальной точностью. А тут мичман Чулькин взял да и записал эти сведения не туда, куда следует. По смыслу записал правильно, перепутал только строчку — опустился на одну ниже. Однако, порядок есть порядок, и, несмотря на объяснение Павлова, Жилин посчитал ошибку грубой.
В пятницу в клубе комиссия подводила итоги.
На сцене Панкратов, Терехов, Волков, Жилин.
— Товарищ Жилин, вам слово насчет общей оценки, — сказал Панкратов.
Петр Савельевич долго прилаживал очки.
— Товарищ контр-адмирал, товарищи офицеры… — Павлову даже показалось, что он отвесил легкий поклон адмиралу. — Мы проверили торпедное оружие. Скажу сразу: не все благополучно. Возьмем учет. Сам черт ногу сломает! Разумеется, меры приняты и порядок наведен, но сам факт!..
«Сразу разошелся Петр Савельевич. — Павлов открывал у своего начальника новые грани. — Вылепить такого могучего слона да из такой дохлой мухи? Гигант!»
— А дисциплина? — Жилин распалялся пуще. — Ни в какие рамки! Уж если офицер Городков пререкался с проверяющим, что говорить о матросах? В общем, моя оценка — «удовлетворительно». И то с натяжкой.
— Понятно, — бесстрастно отозвался Панкратов, негромко постукивая согнутым пальцем по записной книжке. — Однако вы ничего не сказали о самом оружии.
— Само оружие в порядке. Только учет… — начал было Жилин.
— Постойте! — прервал адмирал. — А что-нибудь новое у них внедрено?