— Что ж, Капка, раз ты пидор, то отмудохай! А я потом всем расскажу, что твой хуёк с ноготок! — удивлённым голосом выпалил мой мальчик. — Я уже давно понял, что вы озабоченные!
Я толкаю своего подопечного к рыжему, и он обхватывает этого веснушчатого труса, перебирает пальчиками по спине, реально взмокшей от перепуга. И напоследок то, что я велел — то ли кусает, то ли целует в подбородок. Рыжий отбрасывает моего почти питомца от себя, но тот не упал: я помог ему устоять на ногах. Развернул его к громиле и шёпотом:
— Прыгай, не бойся!
Мальчонка вдруг легко подпрыгнул и оказался на этом молодом матершиннике, ногами обвил его бёдра, руками обхватив шею, умница! Шепчет обалдевшему громиле слюнявым ртом в шею:
— Может, ты трахнешь, Лёшшшша?
Это, наверное, его так зовут — Лёшшшша. Но человеческий подросток с шипящим именем испуганно скинул мальца и заорал:
— Ты охуел? Выебок подзаборный? На нормальных пацанов катишь свой спермоприёмник! Лапки свои сучьи прибери и пиздуй отсюдова!
Субтильный воришка ничего не сказал, но поднял с земли за шкирку моего мальчика, отряхнул его, развернул, шлёпнул по заду и обратился к своим дружкам:
— Салага съехал с катушек! Нам проблемы не нужны… Пойдёмте лучше ко мне…
Умный человечек, перспективный: вытащил у моего почти питомца мелочь из кармана и увёл от него всю ватагу.
— Они больше не полезут! — уверенно заявляю я.
— Думаешь? Но… как-то это странно. Я как бы и не я.
— Нападение — самая лучшая и эффективная тактика. Не хочешь быть битым — нападай.
— А ты теперь мой друг? — наивно, хлопая ресницами, спросил малыш.
— Друг? Нет. Я к тебе приду сегодня, и мы договоримся.
— Придёшь ко мне домой? Когда?
— Сегодня.
— Не врёшь?
— Не вру, — улыбнулся я, — ступай, тебя мама ждёт.
Мальчик побежал в подъезд. И я уже знал, он мой новый питомец.
***
Я появился у него в комнате, как только он выключил свет и, пробежав на цыпочках по ледяному полу, влез в ещё холодное нутро постели. Смешной: крутится, гнездо какое-то из одеяла вьёт, никак не может приладиться, пыхтит. Потом ещё лапками махать стал, услышал комариный писк. Так, надо вмешиваться, а то напугаю человечка…
Открываю дверь и делаю вид, что захожу в комнату:
— Не ждал? — тихо, но твёрдо заявляю я.
— Ты? — У детёныша округлились глаза, приоткрылся рот, он уселся на кровати. Я сажусь рядом. На улице не так уж и темно, поэтому я хорошо его вижу, а он видит меня. — Как ты с мамой договорился?
— Я не договаривался, я пришёл к тебе, а не к твоей маме.
— А зачем ты пришёл?
— Ты же хотел друга?
— Ты сказал, что ты мне не друг!
— Не друг… — я запереживал, вдруг детёныш меня не примет, вдруг я не угадал с моментом знакомства. — Я буду твоим покровителем и… хозяином.
— Это значит, что ты меня будешь защищать?
— Да.
— А играть?
— И играть… Я буду рядом с тобой всю жизнь. Многому тебя научу. Тебе ведь часто бывает одиноко и грустно? — Детёныш кивает головой. — А я буду рядом, смешить тебя, разговаривать с тобой, придумывать разные игры… Ты рад?
— Очень! — и мальчик восторженно придвинулся ко мне и обнял своими мягкими ручками. — Ты очень красивый!
Конечно, я красивый, демоны моего рода не могут быть посредственными, бесцветными внешне. Но главное, он меня признал! Теперь нужно запечатлеть, пометить питомца, чтобы уже официально стать его хозяином. Я разворачиваю это доверчивое тельце и целую человечка в губы, он не отталкивает меня, всё, теперь он мой. Сразу появился мой знак — светящееся голубым светом сердечко, на шее, там, где у него родинка.
— Мужчина целует мужчину, только если напьётся! — вдруг умничает малыш. — Это неправильно.
— Но ведь тебе понравилось?
— Да.
— Значит, правильно, и мы будем целоваться, теперь это твоя жизнь.
***
Я сдержал слово, да, я вообще ответственный демон. Старался быть с питомцем чаще, придумывал игры, гулял с ним по паркам и улицам города. Учил питомца различать людей по физиогномике, кто опасен, кто нет, кто глуп, а кто полезен. Он был способный человечек, задавал тысячи вопросов: от «почему звезда называется малой медведицей» до «почему все девки дуры?» Моё влияние становилось всё сильнее, я заставил мальчика обращать внимание на своё здоровье и держать тело в чистоте. Отучил его грызть ногти, пригрозив, что заведутся глисты. К моим достижениям можно отнести и явно окультурившиеся манеры: велел целовать мать по утрам, никогда не садиться в автобусе, не прислоняться к стенкам лифта, держать спину прямо, не чавкать за столом, вытирать рот не рукавом, а салфеткой, обрезать коротко ногти, самому стирать носки. Меня волновала его внешность, он должен быть самым красивым, тем более все задатки есть. Запретил ему стричься, научил, как убедить мать, и вскоре у него прекрасные волосы опускались до плеч. В тринадцать лет у питомца «пошли» прыщи по подбородку и на носу, я достал суперсредство и вывел это паскудство с лица. Заметив, что мальчик пластичен, я решил развить в нём эти способности: водил его за руку в танцевальную студию. Он сначала сопротивлялся, бубнил, ворчал, даже пытался сбежать, но я сильнее. На его аргумент, что там одни девчонки, я отвечал: «Отлично, что ты там один. Ты уникален!» Танцевал он прекрасно, вдохновенно, эмоционально. Растяжка, чувство ритма, балансировка, музыкальность делали его центром любого танца. А так как демоница гордыни и демон славы не успели разглядеть моего мальчика и не приложились к его губам, то звёздная болезнь ему не светила, а значит, он всегда будет танцевать от души.
Он танцевал для меня и со мной, когда мы дурачились у него дома под громкую музыку. Я тренировал его, включая мелодии самого разного пошиба. Он мог адаптировать свои движения к любой человеческой музыке: от африканского тамтама до блюзовых композиций Дайяны Кролл. Несмотря на юный возраст он чувствовал самую сложную музыку, а я добавлял его движениям манкость и осознанность. Учил, что нельзя допускать безумия в танце, безбашенность ломает стиль, делает лицо красным и выбивает из-под кожи некрасивые капли пота. Я показывал ему движения, подсказанные моей природой, подсмотренные давным-давно в другом времени, в другой цивилизации. Конечно, мне особенно нравилось, когда мой питомец позволял надеть на него женское шёлковое платье (благо, мать у него худенькая). Тогда я танцевал с ним танго и хастл, вертел и прижимал упругое человеческое тельце, вырывал из мальчишеской глотки стоны и взвизгивания, добивался доверия, падения в партнёра. Потом я учил его стрипу и бурлеску на стуле и в шляпе. Я влюблялся в него, причём совсем иной любовью: не как отец и наставник, а как сердечный воздыхатель.
Когда подопечному уже было тринадцать лет, я стал оставаться в спальне у питомца до утра, ложился, обнимая, рассказывая в нежное ушко умопомрачительные истории, и он засыпал. Я целовал в макушку, дул в лицо, теребил мочку уха, проникал теплом на его живот и осторожно гладил небольшой член с почти полностью раскрывшейся головкой. И глаза питомца начинали бегать под тонкими веками, он всхлипывал, приоткрывал рот, судорожно вздыхал и видел мои сны. Видел то, что я хотел. В этих снах он был смелый и уже совсем взрослый, чтобы не просто заняться сексом, а экспериментировать с риммингом, с эксгибиционизмом, с кинком. Со мной. А наутро он просыпался с семенной жидкостью в плавках и, обиженно двинув в меня локтем, бежал стирать бельё. А я балдел. Это самое трогательное в моей работе.