— Ничего… ничего… я не хотел… сука… ты сам виноват… ничего… вставай… сука… меня зовут Денис… хочешь, я… я буду защищать тебя… сука… убью… зачем ты такой?.. у-у-у…
Парень уткнулся в бедро моего питомца лбом, а его демон тащит его прочь за одежду, шипит, как змей, обвивает лапами-кольцами: — Мой! — Так и увёл его, шатающегося, пьяного, убитого…
Я стал гладить моего питомца, поднимать. Он не сразу понял, кто я. Слёзы и ненависть затмевали взгляд, а когда понял, стал кричать на весь подъезд:
— Это всё ты! Это ты виноват! Мне это не нравится! Уходи! Не возвращайся! Никогда! Не хочу, я ненавижу себя, как жить дальше?
— Тшшшш… Мальчик, так может быть. И так будет. Ты должен быть сильным, ты будешь жить, ты сможешь быть счастливым! Я же рядом…
Он ещё долго кричал, плакал, пытался бежать… бежать к мосту, к реке, к другим демонам, но я не пустил, я сильнее. Взвалил на плечо и понёс в нашу комнату к стенам с детскими картинками на кнопках и с картой мира во всю стену. Вытирал, высасывал из него эту грязь, этот стыд, этот гнев… Давил на его виски, дул в лицо, пока он не уснул всё так же на моём плече.
***
Мы уехали из этого города. Я спасал моего питомца от одержимого. Я знал, что он не успокоится, что он будет искать, что лучше уехать. Демоны одержимости делают своих подопечных чертовски чуткими, наделяют их интуицией и нюхом, обычно от них трудно спрятаться. Мой питомец поступил в высшее человеческое учебное заведение, он будет звукорежиссёром. Мечтает работать в шоу-бизнесе, а я не перечу. Не к станку ведь моему хрупкому и солнечному мальчику!
В институте он влюбился. Я не одобрил, так как его избранник повсюду ходил с зелёного цвета демоном за спиной — демоном ревности. Я познакомился с этим хамоватым рогатым типом — его зовут Инвидиам. Демон не особо желал дружить со мной. Причитал:
— Твой красавчик наверняка изменяет, наверняка бросит, наверняка сохнет по кому-то из прошлого! Не верю ему! Не верю тебе!
Закончилось тем, что я уговорил питомца действительно бросить, изменить, плюнуть! И мальчика потянуло к мистеру «Кабы чего не вышло». Этот любовник ужасно боялся, что его заподозрят в связи с моим питомцем. Дрожал, как хотел моего мальчика, дрожал, как боялся огласки. Результат: предал его трусливый подонок. Высмеивал при всех однокурсниках, фотки моего питомца показывал, где он такой неимоверно красивый и ослепительно обнажённый. А демон его с жёлтыми глазами и с запахом поноса стоял рядом и трясся, испускал пахучие флюиды страха: «Вдруг и меня голубым назовут! Вдруг до родителей дойдут слухи! Вдруг он расскажет, как всё было на самом деле, и ему поверят! Мамочки-и-и-и!»
Мой человечек опять плакал, опять обвинял меня, и опять эти слова:
— Почему я? Почему ты выбрал меня? За что…
Я был терпелив, ведь я очень опытен, очень. Столько веков сопровождаю моих мальчиков, уже знаю все опасности, уже могу помочь, уже научился бесстрастно выслушивать горькие обвинения в свой адрес. Я вижу теперь своё назначение по-другому, нежели раньше: заставляю быть сильным, учу железной выдержке, взращиваю волю и цинизм. И я учу и опекаю, напиваюсь вместе с питомцем, сопровождаю его в клубы, отталкиваю от наиболее опасных типов. Я рядом почти всегда, мне многое удалось, но не удалось главное… Мой питомец не любит меня. Такое впервые. А я люблю его так, как не любил раньше. Такое впервые.
За столько веков я приручил всех своих питомцев. Они смирились и любили меня, они находили со мной покой и удовольствие, это случалось у всех по-разному. Одни питомцы влюблялись сразу же, другие через пять-десять лет. Всегда. А этот нет. И через пятнадцать лет я видел, как он тяготится мной, как он с тоской вглядывается в тёмные воды реки и в этот момент не слышит меня, или не хочет слышать. Он так и не спросил, как меня зовут. А я так и не сказал.
Через двадцать лет нашего знакомства и жизни он решил взбунтоваться — женился. Окрутил серую мышку, всего-то на год младше себя. За ней в бордовом балахоне ходила косая демоница, отображающая все человеческие комплексы. Мышка не желала фотографироваться — потому что плохо выйдет, не носила красное — вдруг подумают, что шлюха, не ела сладкое — и так толстая (все 52 кг), не надевала очки — «я же не училка», не ела на улице — «та-а-а-к неприлично» и так далее. Мой питомец сначала рьяно принялся изводить все эти «тараканы», но убивая одного, он утраивал их количество. В постели она хотела только в миссионерской позе, с выключенным светом, сжав ресницы и челюсти. На слово «минет» погнала в туалет блевать, а про «анал» благоразумный муженёк даже не заикнулся. Не нужно думать, что я смеялся над своим питомцем. Я видел, что ему плохо, хотя он молодец, выдержал три года. А потом сорвался, пошёл блядствовать! И я не мог его удержать: он бил меня по рукам, когда я пытался его остановить от очередного самца-придурка, затыкал уши, когда я уговаривал прекратить пить, выпихивал меня из постели, когда я хотел, как раньше, прижаться, успокоить, подуть в лицо, чтобы разгладился лоб от горьких морщинок.
Мышь бросила его, ушла комплексовать по поводу своего развода и терзаться из-за сплетен о том, что её муж — гомик.
Между тем я бы мог гордиться своим питомцем. Он был отличным специалистом. В студии его обожали, коллеги не смотрели косо. А если он уходил в запой, то приезжал «наряд скорой дружеской помощи» в виде начальника и микрофонного оператора по имени Казимир. Они его отмывали, отпаивали, били по щекам, уговаривали, ругали, пугали, тормошили, хвалили, одевали и увозили настраивать звук на громких телепроектах, чистить фонограммы, руководить озвучиванием ролей. Мой звукорежиссёр накопил гигантскую фонотеку звуков, собирал самые экзотические, он любил слушать. И я даже пытался подобраться к нему с этой стороны: подыскивал для него интересные звуки, насылал сны с творческими идеями, рассказывал о звуках из далёкого прошлого. Он внимательно выслушивал, отдавался мне и засыпал подо мной без единого слова благодарности, без намёка на любовь, без желания жить в глазах.
Он стал старше, мудрее, спокойнее, без истерик воспринимал неудачи, возобновил занятия танцами, восхищая меня снова почти юным телом, поражая ураганной чечёткой и высокими шпагатами. Мой гуттаперчевый мальчик тридцати пяти лет. Ему казалось, что он мудрее меня, сильнее, главнее. Ведь он возмужал, а я сохранял вид двадцатилетнего соблазнителя. Обычно это самое бурное время для секса, неудержимого, на издыхании, осознанного и смелого. Обычно для демонов из моего рода это время торжества и гармонии. Но не в этот раз. Мой питомец не любил меня, хотя любил, конечно, отдавался, плевался матом, глаза закатывал, научился милым мелочам половых приключений. Но… часто заставал его скорбно поникшим, сидящим в кресле в тёмной комнате.
— Почему грустишь? — заглядываю в его пепельные глаза, присев на корточки у кресла.
— Всё хорошо, не грущу.
— Как тебе помочь? Давай сходим в клуб.
— На хуй клуб, там такие же, как и я.
— Тебя Казимир звал в гости, сходи, приедет его брат, он ведь нравился тебе.