Я умирал от жары, жажды и тоски. Я не хотел больше идти в джунгли, я не хотел больше видеть дикарских стрел и писать о них!..
Жаркий ветер, рожденный бессмысленно вращающимися лопастями, мутил мне ум. Я лежал поперек бессмысленно широкой кровати и изощрялся в отборных и бессмысленных ругательствах, удививших бы даже Эллен…
Явился мой черномазый приятель, доставлявший меня из бара, и сказал, что меня требуют вниз к телефону.
О, милые нью-йоркские доктора! Вам бы следовало понять, что протрезвляюще действует на таких клиентов, как я!..
В трубке звучал скрипучий, чужой и чем-то знакомый голос:
– Хэлло, Рой Бредли?
– Какого черта? - мрачно отозвался я.
– А вот такого черта! Вы ничего не знаете?
– Ничего.
– Угодно вам получить записку?
– Что?! - воскликнул я, мигом протрезвев. Я прижался щекой к раскаленному от жары аппарату.
– Если можете взгромоздиться на джип, - продолжал он, - я буду ждать вас в три часа ноль восемь минут пополудни. Национальный банк, напротив парка, на углу набережной. Там стена без окон. Не люблю окна.
– О'кэй! - сказал я. - Я думал, что вы сволочь.
– Ну, а я продолжаю так думать о вас. Три ноль восемь.
– О'кэй, мы еще выпьем с вами. Вы все еще носите темные очки?
– У меня глаза разного цвета. И солнце здесь яркое. Постарайтесь не напиться.
Боже! Какая сказочная страна! Все вспорхнуло вокруг, переливаясь оперением райских птиц. Их щебетанье врывалось, как первозданная музыка природы. Я уже понимал зовущие ритмы местных танцев, я готов был кружиться в экстазе, исступленно прыгать под звуки барабана, самозабвенно вертеть туловищем. Я уже понимал простодушно открытые сердца детей джунглей, с которыми словно заключил освещенный любовью союз. Я налетел на своего эбенового Геракла и расцеловал его. Он подумал, что теперь уж я действительно пьян, и поволок меня в номер. Но я был трезв, как папа римский, и счастлив, как нищий, нашедший бумажник. И я подарил негру свой бумажник со всем содержимым. Но он, каналья, оказывается, засунул мне его обратно в карман.
Я шел по вестибюлю и улыбался всем. Даже «коммунистические советники» показались мне милыми…
Потом я мчался, сидя за рулем джипа с опознавательными знаками нейтральной державы.
Дорога сверкала, она казалась расплавленной, в ней отражалось солнце, протягивая по асфальту золотистую дорожку, как луна на воде. Такие дорожки, по поверью, ведут к счастью. Я мчался за своим счастьем.
Вдруг руль потянуло вправо. Я нажал на тормоза.
Над ухом раздался свист. Это была стрела…
Пришлось остановиться. Спустили сразу обе шины. Я проехал ярдов двести, чтобы быть подальше от стрел, и порядочно «изжевал» резину.
Я посмотрел на часы. Время неумолимо!
Он сказал три ноль восемь, не три с четвертью, не три ноль ноль, а именно ноль восемь. Этим подчеркивалась точность. А я сидел под жгучими лучами африканского солнца и рассматривал разрезы, - да, да! не проколы, а разрезы! - в баллонах. Эти проклятые черномазые поставили на шоссе ловко прилаженные ножи. Оказывается, я пролетел, не останавливаясь, через контрольный пост.
Черные солдаты, трое с луками, двое с ружьями, подошли ко мне и выразили, пощелкивая языками, свое сожаление. Не разобрали, что я американец.
Двое стали помогать мне. Резина была бескамерная, приходилось ремонтировать покрышки на месте.
Вероятно, я был изобретательно красноречив, но мое красноречие разбивалось о невежественную глухоту черных солдат.
Мы уже починили одну шину, другое колесо заменили на запасное. Можно было ехать. Было три часа ноль семь минут.
Я живо представил себе детектива в темных очках, скрывавших разный цвет его глаз. Он расхаживал около стены без окон и ждал меня.
Небо было эмалево-синим. Под таким небом все люди должны быть счастливыми. Я слышал или читал где-то, что облака в небе - это упущенное людьми счастье. Чем более затянуто небо, тем несчастливее люди под ним. А когда людям особенно хорошо, небо совсем чистое.
Я был уверен, что разноглазый в темных очках ощущает то же самое, есть же у него жена, мать, невеста, может быть, дети. Он показал себя человеком, позвонив мне. Он не мог уйти! Он дождется меня!.. Я буду читать записку, написанную ее рукой, буду мысленно слышать сводящий меня с ума голос!..
Небо было синим и чистым. В нем что-то блеснуло. На большой высоте шел самолет.
На некотором расстоянии от него тянулись белые расплывающиеся хвосты сразу нескольких «комет». Я понял. Это были «догоняющие ракеты». Они несли смерть отважному пилоту, но казалось, что кто-то хочет украсить небо, рисуя на его эмали эти белые следы, словно отделывая его под диковинный синий мрамор.