Кашлянув, лейтёха прошёл в центр класса и, заведя руки за спину, обвёл глазами всех присутствующих. Математичка, схватившись за сердце, упала на стул.
— Кто из вас был знаком с Антоном Морозовым из одиннадцатого класса?
— Да мы все были знакомы, — ответила за всех самая смелая Машка.
— Когда вы его видели последний раз?
Мы задумались. Я уже и забыла, когда видела его. Обычно с Тончиком мы сталкивались в коридорах или за гаражами, когда выходили покурить. Но последние пару недель я не видела его.
— Мы с ним дня три назад гуляли, — отозвался Кошкин, все обернулись на него.
— А подробнее.
— Ну мы на тачке катались, потом в пицухе сидели.
— Когда это было точно? — лейтенант, раскрыв кожаную папку, достал лист бумаги и ручку.
— В субботу.
— В какой пиццерии вы были?
— В «Жар-пицце» на Революции.
— Это у «Пролетария» которая?
— Ага.
— Потом что было?
— Домой его отвёз, всё.
— Ясно, спасибо.
Когда завуч в компании лейтенанта удалилась, мы все так и остались сидеть на своих местах, забыв о голоде.
— Что же натворил он? — первая заговорила математичка, качая головой.
— Да подрался с кем-нибудь, — предположила Танюха. — А то вы Антона не знаете.
На перемене, стоя в очереди в столовой, мы увидели Вовчика — лучшего друга Антона. Любопытство съедало. Я уже сделала шаг в его сторону, чтобы спросить, что случилось. Но Таня была быстрее. Когда я подошла к ним, Вовчик уже договаривал:
— … ну и вот менты ищут его уже второй день.
— Почему? — спросила я.
— Так говорю же, он стянул у матери из кошелька пятёру. У сеструхи младшей мобильник и свалил куда-то, дома с субботы не появляется. Мамка его на нерваке, вызвала ментов.
— А ты когда его видел последний раз? — спросила Танюха.
— В пятницу прошлую, мы вообще посрались, он конченный стал какой-то.
— Да он и был такой, нет? — спросила я.
— Не настолько.
Поиски Антона продлились ещё неделю, а потом школу ошарашило новостью: в местном водохранилище нашли труп подростка. Первые сутки нам ничего не было известно, мы лишь могли догадываться. Учителя молчали. Я пыталась расспросить Андрея, он только отнекивался.
— Я ничего не знаю, — говорил он, но я видела по его лицу, что это не так.
Когда в школу то и дело стали ходить полицейские, уводя в кабинет завуча по очереди одноклассников Антона, мы поняли, что дело плохо. Из нашего класса допросили повторно только Кошкина. Как выяснилось, следствие вело дело не об убийстве, а о суициде. Это нас удивило ещё больше. Тончик был из тех, кто сам способен довести до суицида.
После этого во всех местных пабликах стали обсуждать нашу школу. У нас отменили последние уроки и собрали всех в актовом зале. Какая-то женщина в гражданском проводила нам лекцию о вреде социальных сетей. Как выяснилось позже, Антон был не единственным подростком, наложившим на себя руки. За последние три месяца таких было пять. Связывало их одно — участие в некой группе в ВК. Название группы нам так никто и не сказал, но всем родителям строго настрого наказали проверить телефоны и компьютеры своих детей. Даже Андрей, который всегда мне доверял, попросил мой мобильник. Мне нечего было скрывать. Убедившись, что я не состою ни в одной подозрительной группе, он вернул телефон со словами:
— Ночуй, пожалуйста, дома. До восемнадцати лет я несу за тебя ответственность.
Андрей. 2013 год.
— Формируй большой верхний лоскут.
— Вот так? — указывает Женя, проводя скальпелем чуть выше колена.
— Да. Нижний делай меньше.
Женя аккуратно срезает сначала слой кожи, затем мышечную ткань, оставляя треугольные лоскуты по бокам от колена.
— Зажим на сосудистый пучок, — инструктирую я.
В момент, когда я начинаю обрабатывать ногу, подготавливая кость к ампутации, у меня сводит судорогой руку. Я невольно прижимаю её к себе. Скальпель падает на пол. Судорога переходит от руки в грудь. В сердце словно что-то ударяет. Я отхожу от операционного стола, прижимаясь спиной стене.
— Андрей? — испуганно спрашивает Женя.
Ловлю ртом воздух. За маской не могу дышать. Сердце сжимается с нестерпимой болью с каждым движением.
— Продолжайте без меня, — кое-как произношу я. — Ты помоги ей, — говорю второму ассистенту и по стенке выползаю из операционной.
По лбу стекает ледяной пот. Я срываю маску, очки, шапочку. С трудом выпутываюсь из халата. В коридоре никого нет. Я медлю, не спешу идти дальше. Сначала пытаюсь отдышаться. Кое-как добираюсь до кабинета, доползаю до стола, откуда извлекаю таблетки нитроглицерина. Руки не слушаются. Половина таблеток летит на пол. Трясущимися руками забрасываю одну в рот и падаю на диван. Сердце в ушах стучит так громко, что все остальные звуки становятся лишь неразборчивым фоновым шумом. В глазах всё плывёт. Не знаю, сколько лежу так. Боль, постепенно, отступала.