***
Центральный районный суд находился буквально в десяти минутах ходьбы от дома Андрея, но мы всё равно поехали на машине. Сначала мы отправились в торговый центр, чтобы купить одежду матери. Я не знала, что адвокат подразумевал под «приличной одеждой». Андрей сказал, что брюки и рубашка отлично подойдут для заседания. Бродя по этажам, мы искали хоть сколько-нибудь подходящий нашим запросам магазин, но кругом был один масс-маркет. Заметив манекены, одетые в строгие костюмы, мы с Андреем, уже порядком уставшие, направились к цели. Долго выбирать нам не пришлось: не было ни времени, ни необходимости. Я взяла с вешалки первые попавшиеся брюки нужного размера, Андрей нашёл рубашку. На кассе мы вспомнили про обувь. Мой взгляд упал на чёрные туфли-лодочки — лучше не придумаешь. Прежде чем спуститься на парковку, мы зашли в «Лэтуаль», где я взяла тональный крем, бежевую помаду с лёгким розовым оттенком и тушь — с таким набором худо-бедно получится скрыть последствия пребывания в СИЗО.
В здании суда нас обыскивают с металлоискателем и записывают паспортные данные. После этой процедуры мы поднимаемся на второй этаж, где нас ждёт Олег. Он пожимает руку Андрею и мне, а затем вкратце рассказывает о том, как будет проходить заседание. Я ничего не запоминаю, лишь киваю, чувствуя, как у меня потеют ладони. Затем нас отводят в небольшую комнату. Тут есть диван и прямоугольный стол. В углу стоит кулер для воды. Олег уходит на пару минут, а когда возвращается, за его спиной появляется мать в компании конвоя. У неё, к моему большому удивлению, довольно здоровый вид. Синяки под глазами практически исчезли. Волосы собраны в хвост на затылке. Лицо свежее, глаза ясные. При виде меня на её губах появляется улыбка. Я, сама не зная почему, прячусь за спиной Андрея.
Конвоир снимает наручники и командует вести себя разумно и даже не пытаться сбежать. Я невольно оборачиваюсь на окна: решёток нет, но и ручка, с помощью которой можно открыть окно, отсутствует. Нам выделяют двадцать минут на все приготовления. Мы стараемся не терять драгоценные секунды. Пока Олег, отвернувшись спиной, зачитывает предстоящий ход процесса, я помогаю матери переодеться. Андрей тоже отворачивается и смотри в окно. Брюки оказываются немного свободными в талии, но, заправив рубашку, проблема решается.
— Как у тебя дела, дочь? — спрашивает мать, пока я наношу тональный крем на её лицо.
— Всё хорошо.
— Где ты живёшь?
Я не отвечаю, осторожно размазываю крем по щекам, стараясь скрыть все неровности. Рассказывать про Андрея я не успею, говорить про деда с бабкой тоже желания нет: я знаю, что это её расстроит.
— Я живу с Машей, — отвечаю я и замечаю краем глаза, как Андрей оборачивается.
— Прости меня, — шепчет она, и внутри меня всё сжимается. — Прости, что я не смогла его остановить.
Я выдыхаю через рот, стараюсь сохранять самообладание, но руки не слушаются. Из последних сил сдерживаю в себе слёзы, которые грозятся показаться наружу. Мать замечает моё состояние, забирает кисточку и принимается самостоятельно красить ресницы. Андрей смотрит на меня и только от его присутствия мне становится легче, я опускаюсь на стул, Олег садится рядом.
— В следующий вторник будет второе заседание, — говорит он. — Вам придётся дать показания, как потерпевшей.
Я киваю.
— Старайтесь не отступать от своего рассказа следователю. Прокурор может давить на вас. Может сказать, что вы с потерпевшим были любовниками…
В этот момент я резко оборачиваюсь и, не моргая, смотрю на Олега. Он замолкает, сочувственно сжимая губы.
— Что за бред? — произносит Андрей за меня.
— Такова процедура, — Олег поднимает глаза. — Задача прокурора доказать виновность подсудимой всеми возможными способами, — теперь его взгляд возвращается ко мне: — главное – не реагируйте на провокации.
Теперь мне становится ещё хуже: одно дело наблюдать за всем из зала, а другое дело давать показания. Вспоминать снова ужас, который я так старалась забыть.
Когда проходит двадцать минут, в дверях появляется конвой. Мы все встаём, в комнате повисает неловкое молчание. Прежде, чем на мать успевают надеть наручники, она бросается на меня с объятиями. Я не отстраняюсь, зажмуриваю глаза и прижимаюсь к ней ближе, словно боюсь больше никогда не ощутить тепла её тела.
— Я тебя люблю, — шепчет она.
— Я тебя тоже. Я не злюсь на тебя, — говорю я. — Ты ни в чём не виновата.
Глава 37
Вера.
Я ненавижу тишину. Мне всегда нужно что-то ставить фоном. Будь то музыка, бубнящий бред телевизор, видео на Ютубе, что угодно. Тишина у меня ассоциируется с детством, когда ты просыпаешься от дневного сна, с помятой щекой и пересохшим ртом, не понимая какой сейчас день и как тебя зовут. В ушах давящая тишина. Мне шесть лет. В комнате завешаны шторы. Дверца шкафа приоткрыта. Мне кажется, в эту маленькую щель кто-то за мной наблюдает. У меня учащается дыхание. Я скидываю одеяло и бегу в коридор.