— Куда дальше? — спросил Стас, оглядываясь по сторонам.
— Раз уж мы так удачно в центре, то мне хочется сходить в одно местечко, — ответила я, убирая телефон в карман, — там лучшая шаурма в городе.
— Недалеко от центрального рынка?
— Нет, у «Юности».
Я щёлкнула зажигалкой и закурила, сделав одну глубокую затяжку, и следом три быстрых. После душного бара мне не хватало кислорода, поэтому я жадно втягивала никотин, заставляя себя поверить в его «целебные» свойства.
— Пойдём там, — я кивнула на арку, которая вела к площади, — так ближе будет.
— Но мой байк там, — Стас указал в противоположную сторону на парковку за домом, где располагался бар.
— Потом заберёшь, — ответила я, дёрнув мужчину за руку.
— Ладно, — согласился тот, последовав за мной.
На выходе из дворов послышался крик, которому мы поначалу не придали значения. За криком последовал свист. Мы, переглянувшись, остановились и обернулись.
— Это нам? — прищурилась я на двух патрульных.
— Кажется.
— Блять. Что делать будем?
— Бежать.
— Что?
Но едва я успела произнести этот вопрос, как Стас схватил меня за руку, и мы, сломя голову, помчались прочь по тёмным закоулкам под лай собак и крики патрульных. Вокруг нас стояла темнота, хоть глаз выколи. По лицу хлестали ветки. Я спотыкалась, падала, но Стас поднимал меня, и мы бежали дальше. Так продолжалось минут пять, пока мы не выбежали к длинным рядам гаражей. Петляя, мы вдруг оказались перед ограждением, за которым была свобода — оживлённая улица, где можно было с лёгкостью скрыться в толпе или запрыгнуть в автобус.
— Давай перелезать, — сказал Стас, тяжело дыша.
— Слишком высоко, я не смогу.
— Я подсажу тебя.
— А сам как?
— Вер, просто залезай.
Я послушалась. Времени спорить нет. Преимущество у нас было минуты в три, если не меньше. Схватившись руками за холодные стальные прутья, я встала ногой на импровизированную «ступеньку», которой служили руки Стаса, сомкнутые в замок. Он приподнял меня чуть выше, и так я смогла ухватиться за верхушку ограждения. Подтянувшись, я кое-как перелезла на другую сторону, но шаркающие звуки у гаражей отвлекли меня. Руки соскользнули, я потеряла равновесие и полетела вниз, неудачно приземлившись на ладони и колени.
— Сука, — закатив глаза от резкой боли, прошипела я.
— Ты как? — спрашивал Стас, помогая мне подняться.
Как он перелез, я не заметила, но получилось это у него явно быстрее и ловчее.
— Это надо перекисью обработать, — говорил байкер, держа мои содранные в кровь ладони. — По-моему, — смотрел по сторонам он, — здесь есть аптека.
— Пошли быстрее.
Подбежавшие патрульные, переглянувшись, решили не перелезать за нами: оба были слишком тучными для такого занятия. Вместо этого они стали бросать нам в спину какие-то угрозы, заставляя остановиться, но нам со Стасом было слишком плевать. Запыхавшиеся и уже до жути голодные, мы шли вдоль дороги, освещённой фонарями, сами не понимая, как вечер ушёл в авантюрное русло.
Глава 8
Вера.
Осеннее, свежее утро, когда уже пахнет той самой влажной опавшей листвой — самое приятное, что есть в моей паршивой жизни. И пусть задница немного мёрзнет на холодном бордюре — мне всё равно хорошо. Хорошо вдыхать горький дым сигарет и вливать в себя приторный энергетик. Хорошо наблюдать издалека за сонными прохожими.
Валера опаздывал уже на полчаса, но мне пора бы перестать удивляться этому — сукин сын приходил вовремя с той же периодичностью, с которой моя мать являла себя трезвой миру. Но, сидя между девятиэтажкой и забором школы в каких-то непонятных кустиках на бордюре, я наслаждалась одиночеством. Пока не набежала мелкая школота и учителя, можно было «дрянствовать и пьянствовать», не боясь укоризненных взглядов.
— Пожалуй, увидев это, я, как хороший учитель, должен поставить в известность ваших родителей.
Ухмыльнувшись, я даже не обернулась, потому что этот голос — пусть и до ужаса меня раздражал — был записан где-то глубоко на подкорке памяти. Примерно там же, где покоились голоса всех самых близких. И какого хера со мной происходит?
— А я за забором курю, Андрей Игоревич, — ответила я, сделав затяжку поглубже. — Формально, это не территория школы. И здесь вы замечания делать мне не можете.
— Резонно, — кивнул учитель, — но где-то я уже это слышал? Вас, случаем, не Виталий Фёдорович покусал?
На это я снова усмехнулась: философия физрука мне была известна, и я её разделяла. Мужик он был, пусть и пьющий, но мировой. Работал в школе ещё с восьмидесятых. Учеников за эти годы успел повидать разных: пионеров, рвущихся к знаниям и почитающих учителей; шпану, которая теперь, не справившись с соблазнами 90-х, мотает сроки за грабёж и разбойные нападения; и нас — чёртово поколение миллениума, которое без конца спорит со всем миром и требует понимания, не давая его взамен.