— Фу, драники, терпеть их не могу, — пробормотала Алёна у меня за спиной, достав из холодильника кусок сыра и молоко.
Я обернулся и тихо вздохнул: она опять надела мою рубашку, которую теперь придётся переглаживать или, если не хватит времени, скрыть образовавшиеся складки под джемпером.
— Могу сварить кашу или омлет пожарить.
— Нет, — зевнула Алёна, — я лучше кофе выпью с сыром.
— Хлеб наверху, — я указал на шкафчик справа.
— Я без хлеба.
Кто ест просто сыр без хлеба, да ещё и с кофе? Извращение какое-то. Меня перекосило только от одной мысли.
— А давай сходим в «Бардак»? Потанцуем. Там сегодня выступают местные группы.
Я понятия не имел, что такое «Бардак» в данном случае, наверное, какой-то клуб, но, не желая показаться полным профаном, ответил:
— Может, дома посидим?
— Как же с тобой скучно, — вздохнула она.
— Ладно, давай сходим, — сдался я, всё равно ведь сегодня не смогу уснуть: пятница.
***
— Если я когда-нибудь совершу преступление, знайте, я ни о чём не жалел! — хлопнув дверью учительской, прокричал Виталий Фёдорович.
Завуч, заваривая чай, обернулась и, улыбнувшись, спросила:
— Трудный день?
— Трудный класс, — ответил он и, хлопнув меня по плечу, добавил: — Ваш, между прочим, Андрей Игоревич.
— Кто выделился? — этот вопрос я задал ради приличия, ведь ответ мне был, конечно же, известен.
— Проще спросить обратное. Сорвали мне сегодня урок. А Кошкин! Оплевал мячи. Погнул кольцо. И дружок его этот, с усиками тараканьими, на перемене с девчонками в раздевалке закрылся.
— Откуда у него ключ? — ужаснулась завуч, поставив перед Виталием Фёдоровичем кружку чая.
Тот, скривив лицо, отодвинул её от себя, достав из кармана флягу.
— Украл, скотина, — произнёс он и сделал первый глоток.
На это мы с англичанкой улыбнулись, но нашей радости завуч не разделила.
— Во-первых, держите себя в руках, — авторитетно сказала она, присев рядом с физруком, — а во-вторых, как он мог ключ украсть у вас?
— Я вас умоляю, — эту фразу Виталий Фёдорович произнёс так, словно абсурдность заданного вопроса была ясна даже ребёнку. — Эти выродки скоро банк ограбят или убьют кого, а вы про ключ.
— Так прячьте ключи. Вы что, не знаете наш контингент?
— Тут только если в трусы, — на этот раз физрук сделал два жадных глотка из фляги и закусил вафлей.
— Я поговорю в понедельник с ними, — решил встрять я, чтобы хоть как-то смягчить ситуацию.
— Толку от ваших разговоров! Гнать давно пора.
— Я, конечно, не очень согласна с грубостями Виталия Фёдоровича, — заговорила англичанка, — но ничего против того, чтобы их выгнать, я не имею.
— Вот, — протянул физрук, — а я о чём.
— Давайте всю школу выгоним! — воскликнула завуч, окончательно потеряв терпение. — Работать только с кем будем? Нормальных детей по пальцам пересчитать можно.
— Я проведу беседу, — повторил я, хотя прекрасно знал, что толку будет ноль.
— Удачи, — фыркнул Виталий Фёдорович, снова потянувшись за флягой.
***
Мои вечера пятницы вдруг стали другими. Нет, они не стали лучше или интереснее, просто рутина сдвинулась с привычного русла и, кажется, будто куда-то не туда. Дело было плохо: я нуждался в человеке. Я был жалок. Одинок. Сколько людей сгубило одиночество? Подумать страшно.
Конечно, всегда было приятно находиться в центре событий. Быть частью общества. Если бы не Алёна, я, вероятно, сейчас сидел бы на полу своей гостиной, пил вино прямо из бутылки и слушал музыку. А на утро жизнь пошла бы своим чередом.
Ноябрь начался незаметно. По моим ощущениям, он был значительно интереснее октября, но не то чтобы меня это радовало. Перемены я воспринимал плохо.
Пока Алёна смеялась рядом со мной в ответ на шутку своей подруги, я подозвал официанта и заказал виски, надеясь, что алкоголь, как всегда, исправит настроение. Но едва передо мной поставили бокал, в нос ударил непривычно едкий запах — сегодня не мой день.
— Принесите лучше бутылку самого дорого вина, — сказал я, отодвинув от себя виски.
— А мне ещё пива, — добавила Алёна, прижавшись ко мне.
Когда её дыхание обдало шею жаром, я поёжился, но то ли от того, что мне было холодно — кондиционер в зале, кажется, работал на полную мощность, — или от того, что к этим объятиям я никак не мог привыкнуть, я не знал. От её сладких, даже приторных духов я невольно сощурил нос.