Я попыталась сфокусировать взгляд. Моргнула несколько раз. Зажмурилась. Снова моргнула. Не помогло. Круги не исчезли. Взяв себя в руки и стиснув зубы, я медленно села. Поясницу сразу же свело от боли. Всё тело сопротивлялось вставать. Умоляло лечь обратно, в некогда уютную постель, но я всеми фибрами души ненавидела теперь это место.
Закусив щёку, я постаралась переключить боль и скинула с себя одеяло. От увиденного я ужаснулась: вся внутренняя часть бёдер была усыпана кровоподтёками и измазана кровью. На груди виднелись другие смазанные мелкие синяки: следы пальцев.
Моя изрезанная одежда валялась рядом с матрасом. Там же полупустая бутылка с водкой. Не помня себя, я кинулась к ней и, бросив на пол крышку, принялась жадно пить из горла. Язык обожгло. С каждым глотком меня трясло всё сильнее и сильнее, но я не останавливалась. Задыхалась. Давилась, но пила. Горло саднило. Живот скрутило. Я бросила бутылку прочь и кинулась к своему рюкзаку, достав оттуда трясущимися руками пачку сигарет.
Пальцы меня не слушались. Металлическое колёсико зажигалки не поддавалось.
— Ну давай же!
Зажав сигарету зубами, я схватила себя за запястье правой руки, и та перестала бесконтрольно трястись. Кое-как справившись с зажигалкой, я жадно втягивала в себя сигаретный дым, от которого ещё сильнее щипало в горле.
Мне нужно выпить больше. Напиться так, чтобы снова уснуть, не помня себя. Натянув джинсы и кофту на голое тело, я отправилась на кухню, не особо волнуясь о том, что могу увидеть или кого могу встретить. В коридоре стояла мёртвая тишина. Кажется, никого не было дома.
Я надеялась, что найду на кухне заначку, которая всегда имеется у алкашей на опохмел. Перевернув все шкафы, я нашла что искала: непочатая бутылка коньяка, спрятанная за банками с помидорами. Коньяк не самый хороший, даже напротив, один из тех, что отдаёт клопами, но разве есть разница, когда хочешь напиться и забыться? У меня был отличный пример — моя мать. Алкоголь ей помог погасить боль. Помог забыть отца так скоро, что уже через полгода после похорон она нашла утешение в объятиях нашего соседа с седьмого этажа.
Пьянствовать надо красиво. Со вкусом. Вот и я, достав из холодильника аккуратно нарезанную краковскую и банку с огурцами, устроилась за столом, почав коньяк. Запах превзошёл все мои ожидания. Не став церемониться, я выпила залпом рюмку. Потом ещё одну. И ещё одну. Следом пошёл огурец. До кучи я закурила. Сигаретный дым смешивался с горечью коньяка. Этот вкус не был ужасным. Не был он и приятным, к слову, но, чёрт возьми, как же хорошо! Меня вдруг перестало трясти. Боль ушла куда-то. Голова прояснилась.
После четвёртой меня стало покачивать. После пятой я икнула, и в коридоре хлопнула дверь.
— Ик! — я ударила себя по груди.
В кухню вошла мать — трезвая, накрашенная, с пакетами. Вскинув брови от удивления, она обвела осуждающим взглядом мою «поляну».
— А что ты отмечаешь? — спросила она, поставив пакеты на тумбу.
— Как что… ик!.. новый год, — я снова потянулась за бутылкой. — Пришлось твой коньяк… ик!.. взять. Ты уж прости… ик!
— Вер, — вздохнув, мать села напротив. — Хочешь пить — пей. Но это не поможет.
Я усмехнулась, качнувшись на стуле.
— Чья бы корова…
— Что у тебя случилось? Откуда синяк?
— Это? — я указала на щёку. — Это ещё что!.. ик!.. Вот на это посмотри, — я подняла край кофты, оголив живот и грудь. — Как тебе?
— Кто? — тихо прошипела мать, прикрыв рот рукой.
От её реакции я чуть не протрезвела. Никогда раньше я не видела её одновременно такой взволнованной и злой. —
Отец моего… ик!.. абортированного брата… ик!.. или сестры.
Мать не ответила, она лишь прикрыла глаза и сжала кулаки. Сжала так сильно, что побелели костяшки. Её рука потянулась к ножу, которым я нарезала огурцы. Чёрт меня дёрнул взять самый большой, для мяса. С толстым и острым лезвием.
— Мам! — я среагировала моментально, протрезвев, кажется, за долю секунды. — Не надо. Он не стоит того.
Она не слышала. Вскочив со стула, она побежала в коридор, стуча каблуками сапог. Я кинулась следом. Я молилась, только бы его не было дома. Мне не было его жалко, но какой бы ни была мать, я не желала ей ни тюрьмы, ни смерти.
— Мам! — кричу я, пытаясь поймать её за руку.
Она вырывается. Отталкивает меня. И с бешеными глазами залетает в гостиную, где, к моему большому ужасу, спит он.
Я не успеваю среагировать. Всё, что я вижу, это как комната кружится в глазах. Меня опять оттолкнули, и я, потеряв равновесие, упала на пол.
— Сука! — не своим голосом орёт мать, занеся нож над головой.