Расплатившись, нам вручили талончик и отправили на второй этаж. Коридоры клиники были пустыми и свежеотремонтированными, что не шло ни в какое сравнение с нашей районной поликлиникой.
Пока мы сидели напротив двери с табличкой «гинеколог», Машка, закинув ногу на ногу, нервно постукивала каблуком своих сапог. Не выдержав, я положила руку ей на колено.
— Успокойся, — прошептала я, — всё хорошо будет.
— А если тесты не обманули?
Я, не ответив сразу, повернула голову в сторону мимо проходящей пары. Женщина, на последних месяцах беременности, села с мужем справа от нас.
— Он знает? — спросила я, и Маша всё поняла без объяснений.
— Мы расстались.
— Ты планируешь ему говорить?
— Нет.
Я снова промолчала. В этом вопросе я не была согласна с Машей. Я понимала, что это её жизнь и её тело, следовательно и решение было за ней. Но что бы ни случилось между ними, отец ребёнка должен знать обо всём. Нечестно скрывать, я бы так не сделала.
Только я открыла рот, чтобы озвучить свои мысли, дверь в кабинет открылась и на пороге показалась врач.
— Вы Мария Корнилова? — она обратилась по адресу.
— Да.
Когда Машка исчезла за закрытой дверью, я снова перевела взгляд на беременную женщину. Поглаживая живот, она улыбалась и о чём-то вполголоса беседовала со своим мужем. Чем дольше я смотрела на неё, тем тяжелее мне становилось. Я вспомнила о матери. Когда-то она была такой же счастливой женщиной. С мужем. С человеком, который её любил. В ожидании ребёнка, который был плодом этой любви. Мне вдруг захотелось спросить Машу любила ли она отца своего возможного ребёнка. Я слишком хорошо знала свою подругу и могла ответить на этот вопрос за неё. Я не могла представить её в роли матери, она была одной из тех девушек, кто просто был не способен на материнство, как и я, что уж тут говорить. Я точно не стану матерью. Мне просто не понять, каково это быть родителем. Каково это — обрушить на свои плечи ответственность за чью-то жизнь, когда даже свою собственную я не силах контролировать.
Глава 31
Андрей.
Проснувшись в девятом часу утра, я лежал на спине и смотрел в потолок. На улице уже рассвело, но в комнате всё равно было темно из-за слегка задвинутых штор и кроны дерева, так неудачно посаженого прямо у моего окна. По потолку гуляли тени веток. До ушей доносился приглушённый звук с улицы: дворник скрёб лопатой.
Когда за дверью я услышал шаги, сел в кровати и провёл рукой по взъерошенным волосам. На прикроватном столике лежала перевёрнутая страницами вниз книга, а на полу валялась фотография, которую я использовал в качестве закладки. Не переворачивая фотографию, я положил её между страниц и закрыл книгу, к которой, скорее всего, больше не вернусь. В детстве я любил читать, а теперь, всякий раз начиная новую книгу, забрасывал чтение, не дойдя и до половины.
Лениво натянув брюки, я вышел в коридор. В ванной дверь оказалась закрыта, так что я отправился на кухню, чтобы поставить чайник.
— Доброе утро, — произнесла Вера, войдя вслед за мной. — Приготовишь что-нибудь? — спросила она, вытирая полотенцем мокрые волосы.
— Доброе. Сейчас сделаю омлет.
— Фу, не хочу. Лучше бутерброды.
Усмехнувшись, я загрузил в тостер два ломтика хлеба. Пока Вера сушила волосы, я сделал четыре тоста и кофе. За продуктами я не успел съездить вчера, так что кроме остатков ветчины на тосты класть было нечего. Порывшись в шкафчиках, я нашёл два маффина. К сладкому я был равнодушен, но Вера любила всё, в чём был сахар. Она могла съесть половину торта, а после клясться, что больше никогда не притронется к сладкому. Всем её клятвам на следующий же день приходил конец.
За то время, что мы жили вместе, я успел многое выучить о ней: она ненавидела варёный лук и постоянно выковыривала его из супа, поэтому теперь я делал супы без лука. Она часто вставала до рассвета, и порой меня будила еле слышная музыка, доносящаяся из её комнаты. Ей нравилось собираться в школу под утренний гороскоп, в который она не верила, но запрещала мне переключать канал. А когда мы ездили в магазин, она всегда настаивала на покупке бананов, которые, спустя неделю, я всегда выкидывал, потому что Вера про них забывала, а я и вовсе не ел.
Теперь мне казалось, что мы всегда жили вместе. Я больше не засыпал без её «Спокойной ночи», и каждый раз, когда она оставалась ночевать у Маши, я до последнего ворочался в кровати в попытках заснуть. Если я заходил после работы в магазин, обязательно покупал мороженое, потому что порой Вера не засыпала без ложки сладкого.
Мне нравилось быть этим подобием отца. Нравилось возвращаться домой, зная, что меня ждут. И даже когда кто-то из учителей делал мне замечания о том или ином проступке Веры, я горделиво обещал поговорить с ней.